[1] там, складываются в штабеля,
а порой и бесформенные груды. Вздумай владелец даже небольшого
шлюпа провести инспекцию на борту, он неизбежно обнаружит между
форпиком[2] и ютом впечатляющее
количество вещей, отсутствующих в судовой номенклатуре и не
предусмотренных никакими планами.
Свертки старой прохудившейся парусины,
бочки с протухшей водой, которые жалко выбрасывать, строительный
лес и деревянные обрезки, ящики с растаявшим от влажности мылом,
коровьи кости, какие-то бесформенные обрывки ткани, вышедшие из
строя мушкеты, штабеля досок, груды сушащейся воздушной капусты и
прочее, прочее, прочее, что само собой накапливается на палубе, со
временем делаясь ее неотъемлемой частью. Даже на «Саратоге»
матросам то и дело приходилось перепрыгивать залежи ящиков,
бочонков и тюков, по-обезьяньи скользить по вантам или выполнять
иные акробатические номера, чтоб добраться с одного места палубы на
другое.
Чего-то подобного Тренч ожидал и на
борту пиратского барка, но быстро убедился, что ожидания его не
вполне оправдались. Все было куда хуже. Странные и загадочные
архитектурные сооружения, замеченные им еще с палубы «Саратоги»
были отнюдь не декоративными элементами, а частью общей
конструкции. Теми частями общей конструкции, с которыми неизбежно
приходилось считаться, если желаешь пересечь корабль с носа на ют
или в любом ином направлении.
«Этот корабль словно нырнул в Марево,
- подумал Тренч, с изумлением разглядывая все новые и новые формы
безумного архитектурного ансамбля, - И провел там пару сотен лет,
претерпевая всевозможные мутации и трансформации. То ли барк, то ли
летучий город, то ли сущий лабиринт. Удивительно, как команда
справляется с оснасткой. Я бы, пожалуй, попросту тут заблудился,
окажись один».
Здесь не было системы, здесь не было
направлений, здесь не было выдержанного стиля или хотя бы
симметрии. Здесь было подобие настоящего города, прилепившегося к
палубе корабля и вросшего в нее прочнее, чем ракушки врастают в
корабельное днище за много лет. Город этот был тесен и разросся
так, словно не имел ни плана, ни бургомистра, и каждый желающий мог
возводить дом так, как ему заблагорассудится, руководствуясь лишь
течением ветров. Некоторые строения буквально громоздились вокруг
мачт, мешая парусам. Другие гнались друг за другом в высоту, точно
соперничающие башни на крепостной стене, и доходили до таких
умопомрачительных высот, что были связаны друг с другом толстенными
трещащими канатами. Третьи, кривые и косые, и вовсе лепились друг к
другу как ни попадя. Это походило на город, в котором роль
виноградных лоз играли свисающие отовсюду канаты, а прохладу и тень
давали огромные парусиновые листья.