Нет ничего хуже для воина, чем сомнение. Сомнение на поле боя означает гибель, ибо там или ты разишь или падешь сраженным! Поэтому ар Нирн усилием воли изгнал ненужные мысли из сознания, лелея в душе твердое убеждение, что поступил верно. Обернувшись, посмотрел на Первосвященника.
– Вы дали мне право судить ее, Ваше Первосвященство, – и я им воспользовался, – спокойно сказал он. – Я был неправ! У казни есть еще одна причина – милосердие. Но вы тоже были неправы – Единый услышал ваши молитвы. И прислал меня.
Тот разглядывал его с непонятным выражением лица. Потом задумчиво произнес:
– Из тебя выйдет отличный Воин Света, Викер ар Нирн. Отличный!
* * *
– От покойницы, – сказал отец и протянул мне конверт, надписанный так хорошо знакомым мне бисерным почерком матери-настоятельницы, – от мэтрессы Клавдии!
У меня тряслись руки, когда я брала письмо и вскрывала его. А рядом сидел он – Воин Света, один из превративших лучшего человека на свете из всех, что я встречала, в кучку паленой плоти!.. Я так сжала пальцы, что чуть не порвала бумагу. Безмолвно просила Великую Мать дать мне сил прочитать и… не ударить сидящего рядом. Короткий выпад концом сармато в кадык, другой – в условную точку за ухом, и его меч более никогда бы никого не коснулся!
Но едва я прочла и осознала первые из написанных слов, меня будто окатило холодной водой, смывая ярость и отчаяние. Я снова слышала негромкий голос Клавдии, имеющей привычку во время разговора расхаживать туда-сюда, заложив руки за спину.
«Тамарис, девочка моя, ты, наверное, сильно удивишься, когда узнаешь, что я прихожусь тебе родной тёткой. Твой отец, Стамислав Камиди, мой родной младший братишка, которого я качала на руках когда-то. Мы рано лишились родителей и выросли на улице. Стамик, несмотря на то, что был младше, всегда поддерживал меня, защищал, не щадя себя. В нём и до сих пор полно этого мужества идти до конца – в уличных ли драках, в бандитских ли разборках. И эта жестокая воля к победе стала, в конце концов, тем, что развело наши пути, как мы думали, навсегда. Я лечила людей, он – убивал их. Много лет назад, после решительного разговора, я покинула столицу и отправилась в одну из отдалённых обителей, твёрдо решив посвятить себя служению Великой Матери. Стамик остался и стал… кем стал. Долгие годы мы не виделись, пока однажды я не получила от него письмо, в котором он просил взять под опеку его дочь, взбалмошную, глупую девчонку, влюбившуюся в негодяя. Брату хватило одного взгляда, чтобы понять – твой тогдашний кавалер хотел заполучить тебя лишь как пропуск в его ближайшее окружение. Но ты ничего не желала слушать и, знаешь, я понимаю тебя! Будь я на твоём месте, тоже не слушала бы ничьих советов, как не слушает их вечная любовь, царящая в мире! Твой отец писал, как раскаивается в словах, что вынужден тебе говорить, рассказывал о том, как вы ругаетесь, как однажды в порыве гнева он сказал тебе, что ты не его дочь, и как ты горько плакала потом, думая, что он не слышит… Писал о твоих побегах и безумствах, о которых честной девушке и вспомнить стыдно. В общем, он ничего не скрыл от меня, как тогда, когда мы были маленькими! В довершение он просил на время подержать тебя в монастыре – дать вам отдохнуть друг от друга, а тебе – возможность взглянуть на ситуацию со стороны. Я отдавала себе отчёт, что его дочь, скорее всего, окажется чудовищем, воспитанным