– Ну ты, блин, даешь, а еще говоришь, стыдно тебе. Вон как ты пролечил этих лохов, молодец! – сказал Макс, похлопав друга по плечу, когда они выходили из аптеки на улицу. – Смотри, сколько наторговал, я даже так бы не смог.
– Ну, так талант, фигли, – ответил Сергуня, вытирая нос рукавом куртки.
– Ну что, в магазин? – спросил Макс.
– Вот если б сейчас была зима, – загадочно пробормотал Сергуня.
– А причем тут зима? – удивился Макс.
– Да если б сейчас была зима, то мы могли бы купить много, очень много бутыльков йода.
– И что?
– А то, что йод намного дешевле водки.
– Ну?
– Ну так вот, Леша нашел бы лом или арматуру, мы бы подошли к стене, ты взял бы лом в руку за один конец, вот так, вертикально, – при этом Сергуня показал, как нужно было бы Максу держать этот лом, – а потом под другой конец лома мы бы подставили стакан, а я бы стал лить йод на этот железный лом.
– И что?
– А то, что все дерьмо прилипло бы к железу, а в стакан стекал бы чистый медицинский спирт.
– Ну ты, блин, даешь, – удивился Макс. – Жаль, что сейчас не зима. Просто ты профи, я бы точно сплясал за такую идею дважды, а то и трижды.
– Да, хреново то, что сейчас не зима, – сказал, вздохнув при этом, Сергуня – единственный человек, тосковавший о зиме в Питере.
– Ну ладно, делать нечего, пора брат, пора, – многозначительно произнес Макс, похлопав Сергуню по плечу.
– Да уж, пора, – задумчиво ответил друг.
Они зашли в открытый рядом овощной магазин, в котором всегда продавалась водка, и купили аж целых две бутылки.
– Только давай Леше не будем говорить, что у нас их две, – жалким голосом сказал Сергуня, – а то он, наверное, ничего сам и не наторговал-то еще, а пить прибежит к нам на халяву.
– А мы пошлем его, не ссы. Кто не работает – тот не…
– …не пьет! – закончил Сергуня.
– Точно! Как я раньше-то не догадался об истинности этой фразы.
Пьянка началась весьма успешно. Макс с Сергуней на все деньги купили только водку, на продукты посчитали, несерьезно их переводить. Пришли в общагу, налили водочки по полстакана каждому и жахнули за свое здоровье, которое тут же улучшилось, сердце забилось, нос задышал, наступил мир и покой у каждого на душе и в реальности. Единственное, что вспоминал потом Макс, так это то, что он почему-то лежал на полу у батареи под окном в комнате Сергуни в грязном замызганном Лешином пуховике и в его шапке, рядом с ним стоял магнитофон Сергуни, клавиши управления которого Макс сквозь сон ловко перебирал, перематывая закончившуюся кассету на начало, потом снова нажимал «PLAY» и лежал, балдел, ему было тепло, он был пьян и счастлив, потому что он в комнате у своего лучшего друга, а значит не один в своей страшной пустой злой комнате, где царило его трезвое похмельное одиночество, которое, как неподкупный судья, жестоко выносило свой суровый приговор, безжалостно карая суровой реальностью, лишая при этом возможности уйти в спасительное забытье пьяного мира. Неожиданно Макс захотел в туалет. Но у него не было сил встать. Тогда он расстегнул брюки и пописал, не заботясь о том, куда и на кого, главное, что процесс этот прошел у него успешно. Затем он снова включил магнитофон, завернулся поуютнее в теплый Лешин пуховик и провалился в приятное райское небытие, добытое ему тяжким унижением и трудом лучшего друга. «Дружба все-таки есть», – подумал Макс, проваливаясь в пустоту, и это была его горькая правда.