– Ничего, все опаздывают, – спокойно ответил охранник, – но порядок для всех один. Сначала пропуск, потом лекция.
– Да вы не понимаете, я новый преподаватель, а вы меня как преступника тащите, отпустите! – потребовал Рус.
– Разберемся, ты иди да помалкивай.
– Вот ведь система, твою мать, – сказал Рус, – ни на улице, ни в суде, ни на дороге, ну нигде нету никакого уважения к человеку! Кругом все друг друга чморят, пытаясь обмануть первыми, считая, что так и должно быть. Да не должно такого быть! – сказал Рус, повысив тон, и резким выпадом нырнул под руку охранника, вывернув ему руку за спину.
– Что ты делаешь, щенок?! – вскрикнул охранник.
– А ничего. Вы это кому? – удивился Рус, посмотрев по сторонам.
– Тебе, щенок!
– А тут нет щенка, – ответил Рус.
– Ты мне поговори, поговори, вот я тебе задам, когда вырвусь.
– А, вот вы, значит, как, угрожаете мне? – строго спросил Рус7, взяв его за шиворот и посмотрев в глаза охраннику взглядом Седого – полным адского холода, в котором Рус жил последние годы изо дня в день, – и намерения охранника сразу же изменились, потому что он почувствовал скрытую силу Руса, силу его воли решать, о которой Рус пока и не догадывался.
– Да ладно, ладно вам, – пробормотал охранник, – ну отпустите меня, отпустите, я переусердствовал. Идите, идите, куда шли, и все.
– Точно все!? – спросил Рус, все еще держа его за руку.
– Да, точно, точно, я обещаю.
– Ну, ладно, – согласился Рус, отпустив его руку. Охранник потер ноющее плечо.
– Да уж, не ожидал, что какой-то пацан…
Рус посмотрел снова в его сторону и жестко произнес:
– Вы, товарищ, жертва социализма, признающая силу и власть, а не доброту и уважение к ближним, а потому глупо рассчитывать на понимание вами простых слов. Такие, как вы, признают силу, как породистые бойцовские псы, признающие своего жестокого хозяина.
– Ну, чего смотрите? Не ожидал я, что так вот вы сможете, – ответил охранник жалобным голосом.
– Ладно, простите меня, – неожиданно сказал Рус, – я был неправ, мне стыдно.
От этих слов охранник онемел.
– Не понял, – ответил он.
– Вот поэтому-то я никогда и не дрался в школе, – ответил ему Рус, – чтобы потом не испытывать стыда и угрызений совести от дачи сдачи. Подраться легко, а вот остаться собой, чтоб жить, не отводя глаз от стыда, всегда трудно. Мне проще простить.