И для этого как нельзя лучше подходит поцелуй. Иного не дано. Скромный и застенчивый юноша, я всё-таки набрался мужества. И закрыв глаза, привлёк к себе Зою, пытаясь своими губами дотянуться до её губ. Но её распрямлённая ладонь стала непреодолимой границей между нами.
– Не надо, Толя! Только не сегодня.
И убрав руку, сама быстро, мимолётно коснулась моих губ и шустро побежала вверх по лестнице. «Цок-цок-цок!» – весело стучали её каблучки. Так весело, что будто и не было сердечной трагедии в доме Францевны. А может, тому причина – моя личность? – самонадеянно подумал я, запахивая куртку на груди.
И ещё подумал, выходя из подъезда в ночную тьму, что «только не сегодня» оставляет мне надежду. «Не сегодня» – это почти звучит как «да». «Не сегодня» означает, что, может быть, завтра или послезавтра.
Подняв голову, я взглянул на горящие окна на третьем этаже. Не мелькнет ли там силуэт Зои?
Нет, с чего бы она стала выглядывать в окно? Ведь она плакала из-за Мишки и любила Мишку, а не тебя, Анатолий Тепляков! Быстро же ты забыл об этом! И Зойкино «не сегодня», скорее всего, означает «никогда». Завтра она примирится с Мишкиной неуступчивостью, ради любви пожертвует идеей супружества, и они будут встречаться как прежде.
А что я нервничаю? – успокаивал я себя. Ничего не случилось. Я проводил человека, попавшего в беду, домой. Так поступил бы любой порядочный юноша. Только и всего. Надо смотреть на порядок вещей трезво. И воспринимать регалии жизни такими, как они есть.
А жаль… Антигона была так близка!
Эта была уже настоящая весна, и на гомельских клумбах зацвели белые нарциссы, вот-вот должны были выстрелить из бутонов грациозные тюльпаны. Студенчество, надышавшись весенним воздухом, ожило, засуетилось. Ещё ярче заблестели и без того сверкающие грёзами молодые глаза. В воздухе аудиторий медицинского училища плавали косяками флюиды любви. И был у этих флюидов удивительный запах, описать который вряд ли смог бы и гениальный поэт, не говоря уж о такой посредственности, как я. Но я всё равно писал стихи, потому что был молод и влюблён в неведомую свою Антигону, и никто на белом свете не мог запретить мне этого.
К торжеству весны и всеобщему ожиданию любви – этой огромной бочке мёда – добавилась маленькая ложка дёгтя: чувство голода. К весне скупее и прижимистей сделалась Францевна – её договорные завтраки и ужины были малокалорийны, а уж безвкусны до того, что коровье вымя действительно по сравнению с ними казалось бы деликатесом. Но есть что-то надо было, и мы с Мишей проглатывали эту отвратительную стряпню, запивая её горячим сладким чаем. На обеды из-за моей расточительности на книги и другие предметы первой необходимости у меня просто не было денег.