Он расторопно отпирает нам «покои» для «гостей»: две чистенькие комнаты. В одной – три кровати и стол. В другой – стеклянный шкап с посудой и одна кровать. Феопемпт все время посматривает на нас и лукаво усмехается.
Когда мы вошли в «покои», он сказал:
– А вам, о. Иван, придется там поночевать… с нами.
– Почему?
– Мы экскурсантов ждем. Восемь человек их, и то уж места не хватит.
– Так что же, – говорю я, – вы скорей пустыннику должны место дать, чем каким-то экскурсантам.
– Да они поблагодарят хорошо, – добродушно признается Феопемпт.
– А может, мы лучше поблагодарим.
Феопемпт расплывается в широчайшую улыбку, но не сдается.
– Пустынники всегда с нами, а экскурсанты только летом!
– Ну, это другое дело! – смеясь, соглашаемся мы с о. Иваном. Но больше всех смеется сам Феопемпт.
– А самовар вы нам дадите, или тоже экскурсантов придется ждать?
– Дадим!
Феопемпт звякает чайной посудой, носится из комнаты на двор и со двора в комнату и, наконец, вносит громаднейший самовар.
– Есть хочется… и жажда смертельная, – говорит о. Иван. – А вы знаете, как над нами смеются на Новом Афоне? Вот придешь этак в монастырь, измучаешься за дорогу да наголодаешься в пустыне, ну, конечно, сколько в трапезной на тарелку ни положат, все съешь. А кормят нас за общей трапезой с послушниками. Послушники подают свои тарелки и смеются: накладывай побольше, как пустыннику.
Феопемпт слушает этот рассказ, задержавшись в дверях, и говорит, усмехаясь:
– Пустынники, одно слово, любят покушать!
Но нам с о. Иваном так хочется пить, что уж и не до еды.
Начинаем наливать по очереди стакан за стаканом. Обжигаемся, вздыхаем и пьем молча, сосредоточенно… Наконец, пьем так много, что самим делается смешно. А Феопемпт то и дело заглядывает в дверь; он ждет самовар, у него кто-то еще остановился в кухне.
– Нет еще! – говорю я ему на его вопросительные взгляды.
Снова пьем стакан за стаканом, чувствуя, что такую жажду все равно утолить нельзя и что пить, кажется, бесполезно…
– А ваших экскурсантов, должно быть, дождь задержал? – говорю я Феопемпту, когда он, наконец, убирает от нас почти пустой самовар.
– Должно быть так! Отцу Ивану свободно, пусть располагается!..
Экскурсантов нет, так и пустыннику рад, – смеется о. Иван.
Но «располагаться» ему пришлось не скоро: мы заговорились и просидели до глубокой ночи.