К всеобщему удивлению, славянского типа Луизы Брукс с восковым лицом и алыми губами, дымящая маленькими сигарами в ночных клубах Монтрёя, Анна покорила великого пуриста. Он превратил ее в царицу, наряжал в роскошные кафтаны и манто с галунами. Когда Анна покинет вундеркинда, чтобы вернуться к хулигану, она с неподражаемой иронией скажет: «В JPG было немного YSL, только Жан-Полю нравилось смеяться и весело проводить время, а Иву – плакать над своими платьями». Ну что ж, чувствительные мужчины со слезами на глазах, восторгавшие публику в начале века, должны были теперь покинуть сцену. Уход печального мечтателя Пьеро, созданного Пикассо, рыдающих Эдипов Кокто[57], трагических танцовщиков Дягилева… Эти самородки, с причудливой и изощренной фантазией, для которых творил Сен-Лоран, стали уже легендой. Новые звезды современности, яркие и совсем не похожие на них, застыли в почтительном прощальном реверансе. Больше не остается даже намека на слезы. Смех во всех его формах правит бал. Пришло новое время, воцарились новые нравы, возник новый язык.
В восьмидесятые годы покупают не шикарную одежду, а «клевый прикид», новые дадаисты живут в другом ритме, и это, в основном, ночная жизнь. Фабрис Эмаэр открывает клуб «Палас» по примеру «Студии 54», центра модной жизни ньюйоркцев. Там Мик и Бьянка Джаггер, Энди Уорхол, Палома Пикассо, Джек Николсон, Уоррен Битти, Лайза Миннелли приходят в себя после перелета из Манхэттена в Париж. Этот старый театр стал культовым местом, the place to be[58]. На входе мускулистый физиономист Эдвиг осуществляет фейс-контроль, безжалостно отсекая все вышедшее из моды. У дверей «Паласа» толпились сотни претендентов на диплом «лицо сезона». Те, кто не прошел отбор, возвращались пытать счастья на следующий вечер в тот же час, обутые в сверкающие кеды, надеясь снискать расположение белокурого гиганта, который решал, выдать им пропуск в рай или не пускать туда. В своих флаерсах Фабрис, славный малый, указывал, какой дресс-код он считает cool. Выглядеть cool[59] в 1980-м было основной, жизненной задачей. Это простое односложное слово содержало в себе намек на всевозможные добродетели. Это слово было волшебным сундучком, скрывавшим надежду, идеальное «я» его обладателя, нарциссический ответ всем мыслимым диктатурам. Часто сундучок было невозможно закрыть, и его содержимое просто выходило наружу. Нужно сразу уточнить, что