– А чего он блошивый!
Жизнь бьет ключом в Зойкиной квартире. Язык за зубами у бабы не держится, и с утра все уже наслышаны о квартирных происшествиях. Сочувствуют. Но чаще руками разводят.
А как не развести!
«Кадру» стало тесно в кухне, в Зойкину комнату перелез с бутылками и каким-то мужиком с улицы: в цех не допускают, потому что со вчерашнего несет за версту… Орать Зойке, в милицию жаловаться? Хахаль глядит ей в переносицу: «Вали-вали отсюда!» И тюрягой не испугать. А вся надежда, что срока не минет.
Забулдыжная пьянь в Зойкиной жизни – с раннего выхинского детства.
– Пролетарский барак – тот же бардак, – жестко свидетельствует она. – Чего я видела? Сараи дровяные и общий сортир во дворе. Про воскресную гульбу с драками речи не будет.
Ташку на свет произвела, как и самое мамаша-растрепа. Даром что от «законного». Да тоже вроде прохожего оказался. Как мамашин солдатик-победитель… Снова замуж Зойке не выпало. «А никто глаз не положил. Хороша я хороша, да худо одета!» – отшучивается небрежно. Зато Ташка – вопреки всему – и на скудных харчах вымахала в здоровенную деваху. Куда Зойке против нее! Чем-чем, а телом бог не обидел.
– Еще соплячкой взяла моду тереться со взрослыми парнями по вечерам за сараями… Сошлась с каким-то корявеньким из подмосковного Дорохова, но того в армию. Жди! А в семнадцать – и год, что век…
Откуда у Ташки пацаненок чуть не из пеленок, допытываться отслуживший не стал, как-то мимо ума прошло, покамест всей улицей праздновал дембель вместе с запоздалой свадьбой.
Разрасталось в город соседнее Тучково, а здесь все деревня. Шум разве что от проходящих поездов да уличной шпаны, а так жизнь тихая, за вычетом скандалов у свекрови со свекром… тихая, сохрани, Господь. Муженек «за ворот» заложит, много же не осилит, не ползает и пацан – взят бабкой в деревню, подалее от Ташки-ного семейства. К тому времени новый живот нагуляла и решила: лучше при матери в Москве.
Стало быть, в Москву! А ты, муженек, мужичок-с-ноготок, тут посиди. Обустроится – вызовет. «При таких условиях жизни, – заявила, – и коза молока не даст».
– Нагрянула, как из дальних странствий, – говорит Зойка. – Попробовала санитаркой в больнице номер пятнадцать. Полы подтирать и судна́ выносить… Я ей: осваивай машинку. Какой-никакой хлеб. Я вон с высшим образованием, а колошмачу. Заочницей была и работала в деканате. Эх, и радовалась, кого выгоняли за неуспеваемость: сама-то тянулась на последних силах ради диплома! Фыркает дура: «Пишмашинка – область преданий». Хорошо, давай на компьютер. Походила-походила на курсы – не по ней. Устроилась продавщицей в комиссионку. И какие-то юбки у них там пропали, всем оплатить. Ага, как же, станет она из своего кармана! Прихватила, сучка, полторы тыщи из кассы и хвост трубой… Ну, милиция на дом, по обличью татарин, извините за выражение… Сунула на лапу. Спасибо, дела не завел.