– Ванятка, бросай ты свое ружьишко-то, гости к нам, побёгли глядеть.
Ванятка, а ему пятый покатил ноне, не мог пока проникнуться родительской радостью, но все равно бросал вырубленную тятькой из цельной деревины винтовищу, с которой он только что подкрадывался к зверю, привычно смахивал сопли на левый, уже залоснившийся рукав рубашонки, и начинал шарить под порогом хоть какие-нибудь обувки. Можно было еще из окна глядеть на реку и выйти на мороз лишь в последний момент, но нет, так не делали. Выходили и ждали у прясла>2.
Когда же, наконец, повозка лихо влетала в улицу и, обдав Мефодия и семейство его снежной пылью, проносилась мимо, у Ванятки губы уже были синими и неудержимо тряслись. Акулька тоже промерзала, – до самых нутрей, – но признавалась в этом неохотно, боялась испортить радость мужа.
А тот был на какой-то невообразимой высоте, на такой, что даже дух захватывало: живут людишки-то, значит, вона, как живут-то.
Посмотришь на него и подумаешь, что это он только что так лихо и красиво промчался на тройке по родной деревне, а из сапог хромовых бархатные портянки свисают, как у тех золотошников, что когда-то в детстве довелось видеть Мефодию. По нескольку раз за зиму выходили так всей деревней встречать гостей.
И совсем неважно, что гости те, в большинстве случаев, даже не останавливались, уносились со своими снежными клубами в далекую неизвестность. Важно было знать, что и в этой далекой неизвестности, в той неведомой стороне – стране, тоже живут люди, конечно, получше живут, но это же даже хорошо. Ох, как хорошо.
Весной зимняя дорога начинала темнеть, раскисала, выпячивалась рваными клочками соломы. Мефодий в это время ходил смурной и в сторону реки старался не смотреть. Потом зимник вообще уносило ледоходом, и мужик снова начинал улыбаться, снова радовался жизни, трогал шершавой ладонью шесты, что стояли в углу, предвкушал скорую рыбалку.
Жили Мефодий с Акулькой не богато, но и нужды большой никогда не пытали. Молодость помогала и край богатейший. Хоть рыбу добывай, хоть зверей промышляй, всего вдоволь. Здоровьем Бог не обидел, страсть к охоте батяня привил. Не сиживали, в общем, голодом-то.
Ванятка родился к большой радости. Жалели лишь о том, что старики не дожили до внука, уж больно ждали. А померли, как ветром сдуло. Были, и нет уже. Так и объяснили тогда – поветрие. Кто его знает, может и поветрие, а, может, и какая другая болезнь приключилась.