Вспомнилась избитая до полусмерти и
изнасилованная Сольвейг, которая, едва придя в себя, порывалась
уйти к больной матери. Мальчишки, добывающие пропитание разбоем.
Забитые, замученные рабы в клетках на базе банды. Мои жизни,
проведенные в таких же трущобах. И обаяние цирюльника тут же
исчезло. Почему-то подумалось, что именно такие благополучные,
благообразные, пузатенькие бюргеры взрастили фашизм. И опять я
вспомнил Землю! Почему? Столько лет не вспоминал. Думал, что она
совсем забылась. Ан, нет! Все больше и больше мелочей всплывает из
мутной тины памяти. И мама… Почему я никогда не думал как она жила,
после того как узнала о моей смерти?! У нее же кроме меня никого не
было! К горлу подкатил тяжелый комок.
– Молодой человек, с Вами все в
порядке? – сквозь серую пелену проявились участливые глазки Акселя.
Захотелось от души шарахнуть кулаком между этих добреньких глазок,
чтобы переносица хрустнула и хлынула кровь. Едва сумел себя
сдержать.
– Да, – я тряхнул головой, отгоняя
тяжелые мысли, отчего боль в виски заколотила с новой силой.
Ненавижу менталистику! А вчера использовать ее пришлось много и
часто. Вот и расплата, – В порядке. Не выспался. Держите, – я сунул
ему в руку первую попавшуюся купюру и вывалился на свежий
воздух.
– Молодой человек! Молодой человек!
– через мгновение, перебирая коротенькими ножками, за мной выбежал
колобок Аксель, – Подождите! Здесь много! – он тряс в воздухе
купюрой в двадцать гривен. Да, многовато. Раз в десять. Но…
Плевать! Мне просто стало противно находиться здесь. Может не зря
именно этот благополучный райончик выбрал для жизни один из самых
кровавых бандитов города? Вот из-за таких добродушных с виду и
черных душой Акселей?
– Купи детям конфет, – я
пренебрежительно, не оборачиваясь, махнул рукой и поспешил к выезду
с Цветочной, где уже дважды промелькнули знакомые желто-черные
силуэты такси.
– Спасибо, молодой человек, заходите
еще, – радостно верещал мне вслед цирюльник. Я раздраженно дернул
плечом, едва сдерживаясь, чтобы не вбить воздушным кулаком обратно
в цирюльню навязчивого брадобрея. Видимо почувствовав мое
настроение, Аксель тут же скрылся в своем заведении.
Таксист в этот раз мне попался
молчаливый, за что я был ему безмерно благодарен. Хватило трескотни
парикмахера. До трактира добрался быстро, дороги практически
пустые. Заходить через главный вход не стал, постучался в дверь для
работников. Отворили сразу. Крепкий вышибала, пожав мне руку,
мотнул головой наверх. Да, кто бы сомневался! Старый хрыч,
наверное, вообще никогда не покидает свое логово.