– Вот и все, Алексей Дмитрич, погулял, хватит, – глядя на возню, проговорил Максимчук.
Всегда после задержания он чувствовал, как гулко колотится о грудную клетку сердце.
Сушеный не сопротивлялся. Понимал, что теперь это бесполезно.
– Только руки крутить не надо, – сквозь зубы процедил он. – Ваша взяла, не хрен силу показывать…
Рядом лихо притормозила черная «Волга». Из нее, как всегда, неторопливо и обстоятельно шагнул на тротуар начальник отдела Управления полковник милиции Владимир Павлович Струшников.
– Саня, Саня, – укоризненно взглянул он на Максимчука. – Ну никак не можешь ты без этих своих штучек… А если б осечка случилась?
Александр самодовольно улыбался:
– Так ведь все в порядке, Палыч. У меня осечек не бывает… Не могли же мы вместе с Олегом ему навстречу двинуться – он сразу прикинул бы и просек, что его в «клещи» берут… А так даже не пикнул, голубчик. Как говорится, получите и распишитесь.
Победителям, как известно, даже в милиции выговоров не объявляют.
– А жаль, – обронил Струшников.
Сушеного обыскали. Рядом притормозила еще одна, «третья» машина. Теперь вокруг бандита теснился едва ли не весь отдел.
Он был очень опасен, Алексей Сухостоев. Потому для задержания его были задействованы такие силы.
Вообще-то в отделе были против того, чтобы брать его именно сейчас. Считали необходимым продолжать «разрабатывать» дальше. Не мог же он просто так в Москве объявиться… Но прокуратура настояла на аресте. У прокуратуры, несомненно, был свой резон – если бы только Сушеный заподозрил слежку, мог попросту исчезнуть, как то уже бывало в прошлом не раз. Жди тогда, где и когда обозначится его след. Быть может, даже кровавый…
Максимчук очень не любил суету, которая обычно начинается после того, как преступник обезврежен. Александру нравился риск самой операции, когда нужно было выходить с противником один на один. Ну а когда все заканчивалось, Александр обычно отходил в сторону. Считал, что с поверженным врагом всегда найдется кому побороться…
Вот и теперь Максимчук с чуть иронично скошенным уголком рта посмотрел на привычную картину обыска и отвернулся. Он к своим сослуживцам хорошо относился, знал, что любой из них тоже смог бы – и делал это не раз – выйти на задержание. И все же… Все же не любил, когда схваченного им обыскивали другие.