Похудела.
Меня пронзают боль и вина.
Господи.
Она страдала, тоже страдала, как и я.
Моя тревога за нее перерастает в гнев.
Нет. В ярость.
Она ничего не ела. За последние дни она похудела на пять или шесть фунтов! Она глядит на какого-то парня, вышедшего следом за ней, и он широко улыбается. Смазливый сукин сын, самодовольный. Говнюк. Их непринужденное общение лишь разжигает мою злость. Он глядит ей вслед откровенным мужским взглядом, когда она идет к машине, и моя злость возрастает с каждым ее шагом.
Тейлор открывает перед ней дверцу и подает руку, помогая сесть. И вот она уже рядом со мной.
– Когда ты ела в последний раз? – рявкаю я, стараясь сохранить хладнокровие. Ее голубые глаза глядят на меня, и вся моя шелуха мгновенно спадает, я остаюсь таким же незащищенным, как в тот первый раз, когда увидел ее.
– Привет, Кристиан. Да, я тоже рада тебя видеть, – говорит она.
Какого. Черта.
– Ты мне зубы не заговаривай, – рычу я. – Отвечай.
Она смотрит на свои руки, лежащие на коленях, и я не могу понять, что она думает. Потом лепечет какие-то слабые оправдания, что съела йогурт и банан.
Это не еда!
Я стараюсь, честно стараюсь, не злиться.
– Ну? Твоя последняя нормальная еда? – допытываюсь я, но она не отвечает и смотрит в окно.
Тейлор отъезжает от бордюра, и Ана машет рукой говнюку, который вышел с ней из здания.
– Кто это?
– Мой босс.
Значит, тот самый Джек Хайд. Я вспоминаю подробности его анкеты, которую пролистал утром: из Детройта, окончил Принстон и работал в одном нью-йоркском издательстве, но потом переехал в другой город, снова переехал и так менял города через каждые несколько лет. Помощники не задерживались у него больше трех месяцев. Он уже у меня в особом списке. Надо сказать моему секьюрити Уэлчу, чтобы нарыл на него побольше.
Не отвлекайся, Грей.
– Ну? Твоя последняя нормальная еда?
– Кристиан, это тебя не касается, честное слово, – бормочет она.
– Меня касается все, что ты делаешь. Отвечай. – Не списывай меня со счетов, Анастейша. Пожалуйста.
Значит, все-таки для нее это лишь возможность бесплатно прокатиться.
Она разочарованно вздыхает и закатывает глаза. И я вижу: в уголках ее губ заиграла улыбка. Она прячет ее, старается мне не улыбаться. После всех страданий это так приятно, что мой гнев испаряется. Это так похоже на Ану. Я ловлю себя на том, что мои губы тоже невольно растягиваются в улыбке.