Она рассмеялась и проводила взглядом мужа, уходящего по длинному коридору начинать рабочий день.
Рейн-Мари провела день, просматривая старые документы из архива, пока Гамаш читал лекции и занимался административными делами, количество которых казалось неподъемным. Прежний коммандер пренебрегал бумажной работой, а Серж Ледюк, второй человек в академии, имел собственную повестку дня, которая, похоже, не включала эффективное руководство академией.
Но главным образом административная деятельность Гамаша сводилась к управлению оставшимися преподавателями и кадетами старших курсов. Сказать, что они противились осуществляемым переменам, было бы большим преуменьшением.
Даже те, кто с радостью воспринял уход старой гвардии, поражались масштабу перемен.
– Наверное, лучше действовать медленнее, – посоветовал Жан Ги.
– Non, – возразил профессор Шарпантье. – Без промедления сообщайте плохие новости и распространяйте хорошие. Так учил Макиавелли.
Шарпантье был одним из рекрутов Гамаша, он преподавал тактику, а для этого предмета обязательным чтением являлся «Государь» Макиавелли. Собственно говоря, курс был не столько про тактику, сколько про манипуляции.
Бовуар посмотрел на смешливого Шарпантье с большим подозрением. Тот обильно потел, словно ему приходилось выжимать из себя каждое слово. Этот молодой, худощавый, хрупкий человек нередко пользовался для передвижения инвалидным креслом.
– Мы будем осуществлять перемены разом. Без промедления, – решил коммандер Гамаш и созвал собрание персонала, чтобы поставить всех в известность.
Так начался семестр, и так началась борьба.
Это продолжалось уже неделю, и хотя ритм работы и распорядок были определены, власть Гамаша в академии оспаривалась каждый день, каждый час. Коммандера Гамаша воспринимали не как глоток свежего воздуха, а как капризного и невежественного ребенка, ломающего домик из кубиков, причем так думали даже те, кто знал, что кубики сгнили.
– Дай время, и все устоится, – чуть ли не каждый день говорил Гамаш Жану Ги.
– Ах, патрон, вот времени-то у нас как раз и нет, – отвечал Бовуар, заталкивая книги в портфель.
«Это верно», – думал Гамаш. А ведь Жан Ги не знал и половины того, что происходит.
Но в тот вечер, в конце первой недели семестра, Гамаш собирался разрядить атмосферу в академии. По крайней мере, надеялся.