– Эй, приятель, – начал было Уолтер, опустив руку на плечо
татуированного парня.
Словно по волшебству, в руке южанина появилась заточка, грубо
сработанная из стального гвоздя, обмотанного полоской грязной
ткани.
– Назови меня так ещё раз, крыса, и я сделаю из тебя
евнуха.
Уолтер примирительно вскинул руки и отпрянул к противоположной
стене.
– Ну-ну, давайте не будем совершать глупостей. – Голос
Уолтера дрогнул. – Мы же все здесь разумные люди...
– Я не понял, ты меня сейчас глупым назвал, крыса?
Эдуард отстранённо наблюдал за этой сценой, как за театром
марионеток. Ему были безразличны и судьба сегодняшнего пайка, и
судьба двоих этих людей, казалось, соревнующихся в глупости, и,
если на то пошло, его собственная судьба тоже. Он никак не мог
прогнать из памяти глаза Хэнка, мерцающие мёртвым огнём, и голос,
промораживающий до самых костей. Голос, предрекающий страшное
будущее...
Наконец, справившись с собой, Эдуард поднялся, взял кирку и
пошёл в тупик штрека. Как обычно, он надеялся, что добрый
труд поможет ему справиться с тревогой и горькими мыслями. Поможет
преодолеть их.
Скоро к нему присоединился Уолтер. Татуированный пинками загнал
его туда, оставив себе погрузку руды в вагонетку, самую простую
работу.
Новый штрек был широким. Гораздо больше того, в котором они
работали с Хэнком. Взрослый мужчина мог расставить здесь руки и не
дотянуться до противоположных стен.
– Как тебя зовут, парень? – осведомился Уолт, ударяя
киркой.
– Эд, – коротко ответил юноша.
– За что ты здесь, Эд? Ты не похож на этих. – Он
презрительно кивнул в сторону орудующего лопатой южанина.
– Да ни за что особенно, – буркнул Эдуард. Сейчас ему ни с
кем не хотелось говорить, а уж тем более – знакомиться.
– Вот и я, – вздохнул Уолтер, но Эдуарду его интонация
почему-то показалась неискренней.
Остаток дня работали молча. Изредка южанин недовольно ворчал,
что надо крошить руду мельче. Крупные глыбы тяжело было поднимать в
вагонетку. Этот каторжанин производил впечатление грубого, злобного
и недалёкого человека. Хэнк предупреждал Эдуарда о подобных типах,
советуя держаться от них подальше.
На этот раз, когда светоч погас, вагонетка была наполнена
породой до краев. Работать втроём, даже в такой компании, оказалось
значительно легче, чем тянуть на себе старого Хэнка, но, когда
Эдуард засыпал, устроившись на связке опорных балок, он чувствовал
лишь тревогу и гнев. Гнев на отца, за грехи которого он попал сюда.
Гнев на Хэнка – что тот оставил его. Гнев на охранников и
сокамерников. Но более всего Эдуард сердился на самого себя, на
свою неспособность что-либо изменить.