Дело
в том, что мы с родителями много лет назад жили в этом маленьком провинциальном
городке, в доме добротной дохрущёвской постройки. Правда, те времена я
практически не помню. Мне было всего четыре года, когда мы уехали отсюда
навсегда. И о родном городе я знаю только по рассказам мамы. Городок
располагался в живописном месте, между двумя реками, окружённый лесами. Наш дом
был затерян среди тихих улочек центра. Городок казался вполне респектабельным и
спокойным. Здесь царил порядок, и каких-то из ряда вон выходящих происшествий
было по пальцам пересчитать. Кроме одного, взбудоражившего весь город. Но тогда
я, конечно, ничего об этом не знала. Я имею в виду пропажу девочки – сироты из
детского дома. После того события мы ещё немного там прожили, а потом бросили
всё и уехали навсегда. Двадцать лет прошло с тех пор, но почему-то именно
сейчас я начала вспоминать те времена. Окончила факультет журналистики, и уже
несколько лет работала корреспондентом одного из ведущих изданий нашего региона.
И вот мне выпал шанс съездить в город, где познакомились мои родители, и я
появилась на свет. Но поездка эта была вовсе не праздным путешествием. Я
получила редакционное задание написать большую статью к юбилею местного
госпиталя и сделать интервью со светилом медицины, который там работал –
хирургом Александром Шкарлатом.
Когда-то
давно это был шахтерский поселок, и жили там только шахтёры и их семьи. Но
впоследствии он разросся настолько, что получил статус города. Почти двадцать
лет он процветал и развивался. А потом шахта закрылась, и работать мужчинам стало
практически негде. Других крупных предприятий с хорошей зарплатой в округе не
было. А ездить в соседние города не все горели желанием. Проще было куда-то
перебраться. Сейчас это место находилось в глубоком упадке, растеряв весь свой угольный
потенциал. Вокруг царил сплошной постапокалиптический
пейзаж с заброшенными домами, облезшими памятниками, ржавыми металлическими
конструкциями. Какой-то город брошенных домов. Я ни разу ещё не видела такого
большого количества полностью выведенных из эксплуатации зданий с наглухо
заколоченными окнами и подъездами. Правда, тут их называют не брошенными, а
законсервированными. Но надо смотреть правде в глаза. Очень сомневаюсь, что у
этих домов когда-нибудь наступит вторая жизнь. Их несущие конструкции
стремительно разрушаются, а коммуникации нещадно гниют.