—
Я нашла тебя! — громко крикнула она, выпуская шипы.
Впилась в мужа всеми лапами враз, и…
проснулась. В убежище хлынул свежий воздух и свет. Кожаный самец, с
которым она вчера пыталась заговорить, рухнул сверху,
парализованный и неподвижный, как бревно, и мелко
затрясся.
—
Я нашла… тебя?! — отталкивая его покорное, готовое к оплодотворению
тело, в ужасе повторила Тенго.
это пиздец.
Сегодня я думал, что сдохну и больше ни
строчки не напишу, однако всё ещё жив и самоотверженно веду записи
для потомков и науки. Надеюсь, когда-нибудь сюда придут ручейники и
найдут тебя, дорогой дневник. Кто-то наверху прочтёт весь этот
треш, сделает правильный вывод и проект закроют. Плазма мозгоедов —
не лекарство, она не подходит для людей. Это не комплексы
биостимуляторов, это то, чего мы боялись — прионная асимметрия.
Только очень уж целенаправленно действующая. Будь у меня ещё день
жизни и целая, неразгромленная лаборатория — выявил бы и сам агент.
Хорошо искать, когда знаешь что. Прионы меняют нас, отнимая
человеческую природу, превращая во что-то иное, может записанное в
их структурах и запакованное глубже первичной структуры белков. Они
проникают в тело и дава-а-ай вводить собственный гомеостаз. Эти
мелкие монстры-перевёртыши не лечат болезни, просто адаптируют
организм под мир снаружи, что-то добавляя или отнимая по
собственному усмотрению. Паркинсону дали голод и тело убийцы, а у
меня только исправили зубы, спрятали член и нарастили
шерсть.
Каждый час жизни ДВА_ТОЧКА_НОЛЬ пугал меня
новой физиологией, но особым сюрпризом стала аборигенка.
Сидел я, значит, посреди разбитой вдребезги
лаборатории, смотрел на Максовы выкрутасы в кино и рыдал, как тут
услышал шорох в боковой кладовке у входа. Паркенсон держал там
пылесос, пустые вёдра, химию в баллончиках и ветошь, а
климат-контроль поддерживал мелкий минус. Может он там отсыпается
после погрома, задремав в холодке? Сердце ускорилось. Я проверил
заряд транквилизатора в шприце — слона на боковую
уложит.
Взять Макса, бегающего по станции с
непредсказуемым биогеном в крови, следовало живым или мёртвым, и
либо умертвить потом, либо надёжно изолировать, он был проблемой. С
транквилизатором наперевес я открыл кладовку, готовый тут же
выстрелить, но на секунду замешкался: там сидел не чёртов
Паркинсон, а пропавший зверь, если так можно назвать аборигена,
потому что пушистое его тело было явно прямоходящим, пусть и не
гуманоидным. Животное увидело меня и закричало: