—
Я нашла тебя!
И
со всей дури вцепилось когтистыми, перепончатыми лапами в моё
бедро. Напрыгнуло, как гепард на антилопу. Меня словно током
прошибло, дыханье спёрло, ноги подломились и я рухнул прямо на пол
и прямо на зверскую эту сволочь. Какие-то мгновенья было так
больно, что всё на свете забыл, даже не поразился тому, что оно
разговаривает, а я его понимаю. Потом тело заледенело, а мысли
успокоились и затихли. Почему-то я думал лишь о том, какая мягкая и
густая у милой моей шерсть, и как приятно будет чесать её
шелковистый загривок долгими вечерами у камина. О боже мой, срань
господня, о чём я думал?! Надо было бежать, но я не мог пошевелить
и пальцем. Тем временем милая ощупала меня и стала
раздевать.
—
Подожди, что ты делаешь? — воскликнул я, когда перепончатые лапки
ловко спустили с меня форменные штаны.
—
Не бойся, я быстро! — шепнула милая виноватым голосом и я завизжал
от ужаса: у него, или у неё, у этого существа вылезал тентакль
такого вида и формы, что ни сомнений, ни надежд у меня не
осталось.
—
Это яйцеклад, — пояснило животное. — Это моя первая кладка, много
яиц не будет, — добавило оно, вылезая на меня, пушистое и
тёплое.
И
с хрустом вонзило яйцеклад мне в пах. Я просто услышал, как рвутся
мои мышцы, и снова завизжал от ужаса, спасибо, хоть кричать мог в
знак протеста. Затем почувствовал — не больно. Зверь обездвижил
меня, заодно и обезболил.
—
Почему я тебя понимаю?! — воскликнул я.
—
Яд сроднил нас. Ты и пахнешь как дакнус, — сказало животное. —
Привет, Здоровый Братец, теперь ты — мой муж.
Морда, застывшая надо мной, напряглась, глаза
покраснели, вдруг оно задышало быстро и часто, а потом упало мне на
грудь, будто женщина, которая кончила в позе наездницы.
—
Всё? — спросил я.
—
Подожди, кажется, яиц будет два, — стыдливо отводя глаза, сказала
милая.
Она самозабвенно задёргалась на мне и во мне,
ведь вместе с пушистым телом двигался и пульсировал тентакль,
выдавливая дряблое кожистое яйцо куда-то вглубь моего тела. Вскоре
милая закатила глаза, забилась и упала.
—
Великая Вода, как прекрасно яйца класть! — выдохнула она. — Такое
облегчение…
Я
сплюнул пучок её шерсти, оказавшийся во рту, и спросил:
—
Когда я смогу двигаться?
—
Не знаю, я ещё не была замужем, — ответило животное и лизнуло меня
в нос.
Ощущать ноги я начал только к вечеру, как и
тупую, распирающую боль внизу живота. Когда оттаяли руки — ощупал
себя там, внизу. Она ничего не порвала, целостность тела не
нарушила, просто отложила два тёплых яйца в выемку к моему
пеструнчику, к моему краснолицему толстячку.