Застыв у фок-мачты, я дождался пока
первый охотник достигнет корабля, и от души саданул его саблей
между глаз, тотчас уходя из-под удара. Закачавшись, муравей, едва
не сверзился с палубы, но был подхвачен другими охотниками, которые
тотчас бросились на меня. Я поднырнул под свёрнутый косой гафельный
парус грот-мачты и устремился к корме. Обернувшись, вскинул руку и
снова выстрелил. Муравьи упрямо пёрли на меня, оставалось лишь
нырнуть под палубу, скрываясь в кубрике. За спиной стучали как
заведённые острые ноги преследователей, а я танцевал, пиная им
навстречу стулья и столешницы, опрокидывая бочки, безостановочно
паля из пистолета, то и дело подбадривая:
— Ну, же! Это всё, что вы можете?
Глупые насекомые! Валите в свой муравейник, вам нечего тут ловить!
Я не подаю ничтожествам!
Однако несмотря на видимый кураж,
внутри я был собран и трезв. Спустившись на уровень ниже, я
заблокировал две двери, чтобы преследователи хоть немного
повозились и остановился подле орудийного порта. Поднатужившись мне
удалось откатить назад тяжёлую пушку. Высунув ногу наружу, я замер,
выжидая. Жвалы хищно клацали, грозя мне адскими муками, ороговелые
ноги стучали, почище молотков в рабочем квартале. Наконец, дверь
начала сотрясаться от тяжёлых ударов алебард и гизарм по ту
сторону. Секунда, другая и дерево лопнуло, а в проём потянулись
трясущиеся от вожделения лапы. Я выстрелил последний раз, и
протиснувшись через орудийный порт, выпрыгнул наружу. Вода приняла
меня холодным всплеском. Руки и ноги ритмично заработали, унося
тело подальше от брига.
Когда я отплыл до добрые пятьдесят
метров по ушам стегнуло громогласным взрывом, перерастающим в рокот
и плеск, от падающих на водную гладь останков корабля. Иляс
подорвал пороховой погреб. Не желая уворачиваться от падающих на
голову горящих досок, я нырнул. Меня окружала кромешная мгла,
нарушаемая вспышками и сполохами у поверхности. Выждав с минуту, я
поплыл к берегу. К этому моменту заговорили пушки береговой охраны.
Арон методично поджигал фитили орудий, отправляя новые и новые
снаряды в остов сотрясающегося в предсмертной агонии корабля.
Когда я выбрался на пристань, меня
уже ждал донельзя довольный Иляс. На какой-то момент, мне
показалось, что его лицо прежнее. Лейтенант псковской пехоты
самодовольно смотрел на утихающее зарево пожара, а отголоски
пламени плясали в его глазах. Но я тотчас себя одёрнул, словно, не
позволяя в это поверить. И правда. Знакомое, едва ли не родное
лицо, было будто немым. Мускулы расслаблены, взгляд холоден и
спокоен. Так не смотрит живой.