Дед никогда не говорил, сколько ему
лет, но выглядел он на все сто. Не в плане супер, а реально он
выглядел на сто лет.
Маленький, худой и слабый, словно бы
шатающийся от ветра. Любитель сигарет без фильтра, очень часто
ходит с сигареткой без фильтра за ухом.
Он признавал только такие, самые
простые и самые едкие. Прикуривал тоже только спичками, не доверяя
зажигалкам.
В течение дня «для работоспособности»
выпивал около литра самогона, пять раз равными долями. Зимой мог
позволить себе больше «для сугреву».
Поэтому от него всегда был одинаковый
запах. Запах дерева, сигарет и хлеба.
Деревом от него пахло, потому что
была у него страсть столярить. Маленькие куски дерева через
некоторое время превращались в миниатюрных живых существ. Только он
их не продавал, а они стояли у него в гараже, переделанном под
мастерскую.
Именно к деду Володька и обратился, и
именно дед принял его к себе. Да, на мальчика, словно на «бойца
молодого пополнения», как говаривал дед, упала вся хозяйственная
часть. Стирка, уборка, приготовление еды, складывание дров, поход в
магазин.
Только все равно это было в сто крат
лучше, в сравнении с тем, как он жил с матерью. Чистые простыни.
Простая, но сытная еда. Теплый дом и возможность без опасений
делать, то, что ему самому хотелось.
Никаким дедом он Володьке не был, но
когда-то познакомившись с этим старым мужчиной, он стал называть
его именно так. Сначала мысленно, а потом вслух и деду это даже
как-то пришлось по вкусу.
На предложение платить ему за жилье
оскорбился и не согласился, а вот на посадку картошки на земле и
продаже фермеру взамен на молочные продукты согласился. Только с
условием, что Володька сам будет копаться в земле. И он копался,
хотя ему это уже откровенно опостылело.
Тем не менее, несмотря на договор,
что Володька должен все сделать сам, дед помогал и помогал,
хорошо.
Володьке не пришлось выпрашивать
взамен на посильную помощь полусгнившую картошку. Дед ее просто
купил, как и навоз, и удобрения. Да еще и нанял местного мужика с
кобылой, который продисковал землю, пробороновал, а потом еще и
ряды нарезал.
Иногда по доброте душевной, он даже
помогал копать. Копаница у него она была своя. Массивная, словно
это алебарда на древке, а не копаница. Три продолговатых зубца
сельскохозяйственного инструмента больше походили на ножи. Их
блестящие концы входили в землю любой твердости, словно горячий нож
в масло.