Марго
Раньше в моей жизни
было много чего. Может, иногда даже через край. В какой момент все свелось к
воспроизводству? После первого выкидыша? Или после второго? Я и не заметила,
как фокус четко сместился в одну точку: на возможность родить ребенка. Работа,
которую я, несмотря ни на что, обожала, подруги, книги, байк – все отошло
куда-то на второй план. Даже наши отношения с Мишкой сосредоточились на том,
получится или нет.
Он не упрекал, нет.
Расстраивался, утешал, но я чувствовала этот фон: «Эх, Рита, Рита, даже родить
не можешь».
После третьего
выкидыша я сказала открыто, что больше и пробовать не хочу. Каждая из трех
неудачных беременностей отожрала у меня по такому куску жизни, что непонятно,
как вообще осталось желание шевелиться.
Если тебе так
вперся этот ребенок, Миша, иди, я не держу. Найди здоровую женщину, пусть родит
троих, четверых, сколько там тебе надо?
Нет, отрезал он, я
хочу ребенка от тебя. Совсем сдурела, что ли?
После долгих
препирательств пришли к компромиссу: ничего специального. Никаких календарей,
витаминов, тестов на овуляцию, способствующих поз и прочей лабуды. Но и
предохраняться тоже не будем. Вроде и не ждали ничего, но тягостное напряжение
не уходило. Каждый раз, когда подбиралось время Ч, не знала, чего боюсь больше:
что начнутся месячные или что не начнутся.
Четвертая
беременность началась так ядерно, что меня уложили на сохранение уже на девятой
неделе. Потом еще раз – на двенадцатой. И еще – на двадцатой. Чувствовала я
себя просто ужасно, но врачи говорили, что шанс есть. Если пролежу в больнице
до самых родов. Хоть вставать осторожно разрешали, я знала, что некоторые лежат
все девять месяцев с ногами, задранными выше головы.
Когда Маша сказала,
что их класс собирается в ресторане, и учителей тоже пригласили, я тихо
порадовалась, что меня не увидят – вот такую красивую, краше в гроб кладут.
Конкретно что Кешка не увидит. Не просто страшную, но и беременную. Пусть лучше
помнит ту ведьму Марго, в которую когда-то влюбился. Машка сказала, что он
все-таки женился на Кате Татаренко. Вот пусть на нее такую и любуется – отекшую
и пузатую.