Над Лужском уже несколько дней собирались серые весенние тучи, но дождь всё никак не шёл, и Иван Яковлевич беспокойно поглядывал наверх.
– Вот ведь поганый месяц. – ворчал он. – Непременно надо тянуть с дождём до самого приезда этого столичного демиурга, чтобы и меня с ним заодно накрыть. Помешал я тебе чем-то? – продолжал ругаться Иван Яковлевич. – Или ты мне, братец апрель, новый плащ купишь? Куда тебе! Ты только водой поливать умеешь. А вот чтобы доброе что-то сделать – это нет. Ты ведь не дороги польёшь, не сугробы. Ты меня, старого работника культуры, мокрым хочешь сделать. Звал тебя кто? Или ты думаешь, что мне март надоел? Тоже тот ещё мудозвон весенний, но и ты ничуть не лучше. Какая же мне тогда разница? В марте холодно, но пальто у меня ещё ничего и вполне в нём ходить можно. От снега его только отряхнуть и все дела. А от дождя твоего, фиг отряхнёшься.
Понять Ивана Яковлевича, на первый взгляд, кажется, сложно. Но если вдуматься, то вполне просто. Будучи человеком небогатым и всецело завися от театрального жалования, он был вынужденно скуповат, и покупка новой одежды беспокоила его ничуть не меньше покупки лекарств. Поэтому он ни того, ни другого старался не делать. Вместо этого он предпочитал проклинать обстоятельства и начальство, но возможно именно эта привычка и хранила его от всякого рода простуд.
К зданию подъехала жёлтая волга с шашечками на дверях, которая изо всех сил тщилась напоминать старое советское такси. Постояв немного, оно проехало ещё метров двадцать и встало рядом с огромной невысыхающей лужей.
– Нет, мне не надо сюда. – доносился из такси молодой мужской голос. – Я же просил у театра остановиться!
Что отвечал ему водитель Иван Яковлевич слышать не мог, но по лицу его блуждала загадочная улыбка. Казалось, что ещё чуть-чуть и он начнёт потирать руки, а может даже смеяться самым злодейским смехом, настолько устрашающе выглядела эта самая улыбка. Но ничего подобного старый работник культуры делать, конечно, не стал, а только сделал гримасу ещё шире и попытался придать ей приветливый и даже радушный вид.
– Сюда. – закричал он вышедшему из машины, молодому человеку в очках. – Валерий Владимирович, я здесь!
Он даже замахал приехавшему на такси молодому человеку рукой, показывая, как сильно он его ждёт. Тот, в этот самый момент, доставал из машины два здоровенных чемодана и, заметив, что ему машут и называют по имени и отчеству, попытался улыбнуться в ответ. Но и у приехавшего, улыбка была не менее фальшива. Если бы они только могли бы друг друга разглядеть получше, то наверное бы устыдились такой лицемерной встречи или хотя бы задумались о том, что не должны настолько сильно расходиться чувства и их проявления у людей, которые считали служение Мельпомене своим ремеслом. Их бы, может быть, даже ужаснуло полное отсутствие органики, которой были переполнены два работника театра. Но ни тот, ни другой видеть мерзости этой встречи не могли, ибо находились друг от друга на довольно большом расстоянии и каждый считал, что именно он дурачит своего партнёра, и получается это у него вполне прилично.