Он крепче взялся за руку, а у меня отчего-то сильно и гулко застучало сердце.
Это из-за стресса, точно, из-за него.
Мы благополучно добрались до остановки и сели в автобус. Всю дорогу молчали, но меня это нисколько не напрягало. Я почему-то счастливо и глупо улыбалась всем вокруг. Наверное, выглядела, как умалишенная, потому что люди шарахались от нас с Костиком и странно поглядывали. Да, та еще парочка. И руку он мою не отпускал ни в транспорте, ни когда мы вышли из него, а только сильнее сжимал, будто боялся, что я убегу. Но меня это тоже никоим образом не беспокоило, а даже наоборот: успокаивало.
Только дома, в коридоре он разжал пальцы, и мы оба с сожалением выдохнули.
– Проходии, не стесняйся.
– Ого, ты уже лучше говоришь.
– Да, когда расслабляюсь, лууучше получается.
– А со мной тебе не надо напрягаться, я не напряжная!
Он рассмеялся.
Я разулась и прошла на кухню. Обвела взглядом небольшое помещение: пару черных больших мужских кружек, чайник, сахарница: все на своих местах, но нет ощущения присутствия женщины.
Странно…
Он быстро вернулся в других очках, с блокнотом и ручкой.
– Можнооо… я буду писать? Так мне леегче…
– Конечно, а где твои родители? – задала я все-таки мучавший меня вопрос.
Он вздохнул и принялся усердно выводить буквы, а я смогла вволю наглядеться на него. Нет, он точно с другой планеты, такой удивительный. Белые-белые брови и снежные пушистые ресницы… Взмах, взмах, еще один. Я, подперев рукой голову, без стеснения любовалась им.
Дописав, он оторвался от блокнота и, заметив мой взгляд, стушевался. Мне даже показалось: слегка покраснел. Затем отвернулся к окну и выдавил:
– Не смооотри так.
– Почему?
– Ты слишком прииистально разглядываешь. Я смууущаюсь.
– Хорошо, хорошо, как скажешь, все для твоего комфорта. Не хочешь, значит: не буду, – и потрепала его по руке.
Совсем по-дружески, просто захотелось. Снова захотелось дотронуться.
А он отдернул ладонь и медленно произнес:
– И… вот… этооого… тоже… не нааадо… Я не привыыык, что ко мне… прикасаааются…
– Ладно, ладно, – сплела пальцы в замок. – Все поняла, обещаю больше так не делать. Дай посмотреть, что ты там накалякал.
Он улыбнулся и пододвинул блокнот, исписанный на трех листах.
Сколько же времени я на него смотрела?
«Моя биологическая мама отказалась от меня еще в роддоме. Не знаю, из-за того ли, что я не такой, как все, или по другой причине, но факт остается фактом. Но мне повезло: меня усыновила святая женщина – настоящая мама. Она в тот день родила мертвого ребенка и очень переживала, а, узнав, что другая родительница так просто, без зазрения совести, подписала документы об отказе, подумала, что это знак. Еще в роддоме ее предупредили, что я альбинос и что намучается она со мной. Но мама не испугалась трудностей и, пройдя все необходимые процедуры и проверки, все же усыновила меня. Конечно, тогда она не знала: насколько ей будет тяжело. По мере взросления у меня стали проявляться проблемы со зрением и слухом, а из-за этого: задержка в развитии. Насмешки и непонимание со стороны сверстников усугубляли ситуацию, я закрывался и почти ни с кем не разговаривал. Походы к психологу стали частью моей жизни. Но не сильно помогали, поэтому я и сейчас разговариваю очень медленно и не четко, а если волнуюсь, то еще хуже, так что мне легче писать».