:вечером цесаревичу
пришлось случайно услышать сказанную между двумя офицерами фразу:
«Богоспасаемый Государь Наследник, Царь и Наместник изволили
приказать строительство дороги и дока-то ускорить-с, а средств на
то ни один из них не выделил-с!». Офицеры посмеялись над
непроходимой наивностью августейшего путешественника и разошлись, а
Николай сначала до глубины души обиделся (от неприятнейшего
разговора офицеров спасла лишь его нелюбовь к сценам), и к себе на
«Мономаха» прибыл в сквернейшем расположении духа. Бесстрашный
Дубасов, пришедший по каким-то своим вопросам, застал цесаревича
мрачно засаживающим залпом полстакана коньяку, и не постарался
улизнуть потихоньку, как поступил бы любой нормальный царедворец, а
вызвал своего государя на разговор. Выслушав по-детски
оскорблённого в лучших чувствах Николая, Фёдор Васильевич без
обиняков заявил:
- Ничего удивительного, Ваше Высочество… Если я, к
примеру, велю комендорам «Мономаха» потопить какую-нибудь посудину,
а в бомбовых погребах между тем пусто — то они обо мне ещё и не так
скажут… Док и тем более дорогу выстроить — это не бутылку коньяку
из буфета взять, а ведь и на бутылку средства сами по себе не
появятся. Однако же и для офицеров не дело так рассуждать о своём
государе, и мы с Павлом Фёдоровичем разберёмся, что это за
вольнодумцы такие у него завелись.
Это стало первым деловым уроком для цесаревича в области
политической экономии, науки ещё более суровой, чем практическая
политика, и тем более чем простое и честное военно-морское
искусство.
Слегка отошедший за ночь Николай утром прибыл на
намеченное открытие памятника адмиралу Невельскому1 в относительно
благодушном настроении — однако на обратном пути с церемонии
Дубасов посвятил его в некоторые обстоятельства деятельности
Невельского. Оказалось, что лишь личное участие августейшего
прадеда Николая, государя Николая Павловича, спасло в ту пору ещё
капитана Невельского от суда за самовольное исследование и
присоединение к России устья Амура. Петербургскому чиновничеству,
включая Морское министерство и Министерство иностранных дел, земли
по Амуру и Уссури были вовсе не нужны. С охраной же морских рубежей
на Курилах и Камчатке от хищничавших там японцев, американцев и
канадских британцев дело и по сю пору обстояло ровно никак. На
приказ послать туда клипера и канонерки Дубасов ответил: