— Все под Богом ходим, внучок, — старик склонился над зажимающим
живом янычаром и, вынув у того из-за пояса нож, перерезал ему
горло. — Случай будет, сквитаемся.
— Надо к люку идти, — оглянулся я на крики гребцов. —
Помочь.
— Да нет там более ворогов, — в голосе бывшего помойного
слышалась откровенная досада. — Порубили всех супостатов, разве не
видишь.
Я ещё раз взглянул в сторону люка и увидел показавшуюся из него
голову радостно лыбящегося Тараски.
— И что дальше? Куда мы теперь?
Вопрос, заданный кем-то из бывших невольников, повис в воздухе.
Очень уж непростым был этот вопрос. Так сразу на него и не
ответишь!
Вчера, сцепившись с турками в яростной схватке не на жизнь, а на
смерть, мы таким вопросом не задавались. Самим бы выжить, да врага
одолеть. Дальше на тот момент никто не заглядывал.
Да и после, оставшимся в живых, не до того было. Люди так
умаялись, что, разместив раненых в капитанской каюте, сняв цепи с
рук и позаимствовав у турок одежду, сразу спуститься в трюм и
повалились без сил на гамаки, наплевав на всё: и на продолжавший
бушевать снаружи шторм, и на заполнившую почти на
четверть трюм воду, и на рухнувшую с жутким треском вторую
мачту.
Выживем до утра — хорошо, тогда и думать будем, что дальше
делать, а нет, так хоть умрём свободными, без цепей и кандалов
проклятых.
И вот наступил новый день. Море почти успокоилось, весело
покачивая многострадальное судно на своих плечах. На небе, всё чаще
прорываясь сквозь начавшие расступаться облака, задорно светило
солнце. Мы были свободны!
Вот только эта свобода досталась дорогой ценой. Из почти
ста двадцати галерных гребцов на ногах осталось тридцать восемь
человек, да и то добрая половина из них имели какие-нибудь ранения.
Ещё пятеро тяжелораненых лежали в капитанской каюте. Да и сам
корабльпредставлял теперь довольно жалкое зрелище.
Обе мачты сломаны, борта местами покорёжены, в трюмах вода
плещется.
Вот и собрались победители, чтобы решить, что делать дальше.
— Вестимо, куда, — наконец, прервал затянувшееся молчание
Тараско Мало́й, поглаживая эфес трофейного ятагана. Забинтованное
плечо молодого казака нисколько не смущало. — На Сечь пойдём.
— И как же ты до неё дойти удумал, до Сечи этой? — зло спросил
его коренастый Георгий. — Мачты поломаны, а коли опять на вёсла
сесть, там мало нас.