И ещё…
Снова было такое же чувство, как после сна про набережную. Что в
сновидении спрятан ключ. Что во сне было то, чего в реальности не
бывает.
Но что? Там была только сфера! Существуют они или нет, Кир не
знал.
Он встал, натянул штаны, и запустил в Сети поиск… На экране был
только мусор — никаких «реверс-процессоров». Это не значило ничего:
такое устройство должно быть секретным.
Ладно… Сны — это только лишь сны. В реальности проблем было не
меньше.
На столе стояла тарелка, аккуратно накрытая крышкой.
Кир заглянул.
Ха! Его любимые блины с любимым персиковым вареньем.
«Ну нет! Этим меня не заманишь! Я узнаю, чем ты там втихаря
занимаешься!»
Он решительно вышел на крышу.
«Только, где это, «там»?»
Взобравшись на парапет, Кир осмотрел территорию. Заметить рыжую
девчонку обычно не составляло труда.
Эйприл не было видно, но в глаза бросалось другое: в центре
Станции расползлось уродливое зелёное пятно. От его вида Кирилла
охватило отчаяние, а тело пронзила боль — созданная психикой, но
неотличимая от настоящей.
«Цветок! Он засеял Станцию!»
Не помня себя, он скатился по лестнице и побежал. В глаза
попадали мошки, в лицо врезались жуки. Всё вокруг жужжало, пищало и
пело. Кир не обращал внимания. Он мчался, пока путь не преградили
деревья.
Тонкие стволы молодой рощицы, проломив бетон, тянулись ввысь.
Зеленели молодые клейкие листочки. На ветках сидели тысячи
птиц.
Кир опасливо дотронулся до ствола… Ожога не было.
Наклонился и подобрал обломок бетона. Покрутил в руках,
поморщился и осторожно положил обратно.
«Точно раны… Она всё тут ломает!»
Кир вошёл в рощу. Густой воздух был пропитан волшебством, и это
волшебство мальчишке не нравилось. Он медленно и осторожно пошёл к
Излучателю.
Раздвинув ветки, Кир увидел сидящую на кубе девчонку. Закрыв
глаза, она пела на неведомом языке — удивительно мелодичном и
непостижимо знакомом. Утренние лучи, пробившись сквозь листву,
рисовали на лице причудливые арабески.
Кир остановился, боясь спугнуть наваждение. Обнял ствол, прижал
щёку к прохладной и гладкой коре. Голос любимой усмирил злость, и в
душе зародилось какое-то новое чувство.
Он ощущал, предельно явственно, свою чужеродность этому новому
миру. Всё вокруг было наполнено сияющим совершенством жизни, но сам
он был мёртвой пустой оболочкой. Безупречная и чистая мелодия
открыла Кириллу его самого, и увиденное разорвало грудь жгучей
болью… Не мёртвый, но уже не живой, утративший контакт с миром и
влачащий настолько жалкое, бесцельное, одинокое существование, что
даже ему самому было не ясно, живёт он или смотрит бесконечный
кошмарный сон.