— Кир, я вернусь одна.
— Куда же он денется? И, что за «мои» дела?
Она поворачивается.
— Я ведь уже говорила! Я давно тебя знаю. Давно люблю.
— Любишь? А его?
— Это другое... — я замечаю в её взгляде отчаяние, и понимаю,
что собственные чувства для Мэйби — загадка.
От этого понимания не легче. Я злюсь — на себя, на девчонку, на
целый мир. И злость не находит выхода…
С безукоризненной белизной парапета, на котором сидит Мэйби,
контрастируют её замызганные шортики. И я не выдерживаю:
— Есть у тебя нормальная одежда?
Мне прекрасно известно, что есть. Но это не важно. Имеют
значение только её эмоции.
Мэйби вздрагивает и отворачивается:
— Не твоё дело! Они, между прочим, дорогущие! Из настоящего
хлопка! Его подарок!
— Они грязные. Зачем вообще носить вещи без самоочистки?
— Затем, что он мне сказал!
— Ну, подставь их под излучение в умывальнике.
— Думаешь, я так не делала? Очищается верхний слой, но всё равно
какие-то пятна, — её ногти с противным звуком скребут белую ткань.
Язык высунут из уголка рта и закушен губами. Очнувшись, она
поднимает глаза. — Въелась!
— Блин, ну водой их помой.
— Водой?! Одежду?! Ты что, идиот? На бирке было написано:
«Избегать контакта с жидкостями». Хлопок — это тебе не синтетика,
он от воды сгниёт!
— А это ещё что такое?
На ткани проступает эмблема. Разглаживаю пальцами ткань, пытаясь
разобрать еле заметные буквы.
«Первая звёздная экспедиция… Барнарда…»
— Кто этот Барнард?
— Руки убрал! Владелец бренда женской одежды и знаменитый
фотограф. Небось, и не слыхал?
— Нужны мне ваши фотографы!
— А кто тебе нужен? Фиест? Его подарки? Нравится пахать на него
днём и ночью?
Она молчит. На злополучные шорты падает капля. Ещё одна, и
ещё.
Становится не по себе. Но ведь я добивался именно этого, разве
не так?
Кладу руку ей на плечо. Мэйби отстраняется в попытке её
сбросить. Бормочет сквозь слёзы:
— Отвали!
Она в последний раз шмыгает носом и замолкает. Размазывает по
щекам влагу. Поворачивается и сидит, ни слова ни говоря,
уставившись в океан. Ветер треплет её волосы, гудит в громоотводах.
Ветер сушит слёзы.
Мы молчим. Я разглядываю шорты, где теперь одним пятном больше и
сжатые кулачки. Но не знаю, что ей сказать.
Она поворачивает голову и смотрит в глаза.
Несмотря на жаркое солнце, мои руки холодеют, и по спине бегут
мураши. Раньше я и не знал, что ТАК можно смотреть. Кажется, она
видит во мне уже не мальчишку, а что-то другое — страшное и
отвратительное. И жаждет это убить. Жаждет, но что-то мешает.