— Нет. Воронеж, Воронежская губерния, усадьба Михайлово.
Не в силах выдержать происходящего и ничего не понимая, Надя прислонилась к чугунной ограде и диким взором посмотрела на молодого человека. Через миг на ее глазах выступили слезы.
— Боже! Только не плачьте! — воскликнул Сергей, приблизившись к ней на минимальное расстояние.
Она тут же выпрямилась и нахмурилась.
— Я и не собиралась, — тяжко вздохнув, прошептала она, отводя взор, вновь оборачиваясь к улице и сквозь пелену слез, уже застилавших ей глаза, смотря на прохожих.
— Как же! — порывисто добавил Чернышев и склонился к девушке. Она была чуть ниже него и доставала ему макушкой до носа. — Я все прекрасно вижу. Вы чем-то сильно расстроены. Расскажите мне.
Она повернула к нему лицо и нервно заметила:
— Да, я расстроена! Очень расстроена! А что бы делали вы, если попали в незнакомый город и увидели незнакомых людей!
— Не надо так переживать, Надежда Дмитриевна, — попытался успокоить он. — Пойдемте в дом. Обо всем поговорим. Вы успокоитесь.
— О чем поговорим? Я хотела ехать домой, а теперь понимаю, что это невозможно!
— Отчего же?
— Да оттого… — она замялась и яростно просмотрела на него. — Вот скажите, какое сегодня число?
— Двадцать шестое мая, — просто ответил он.
— Да год же, год! — нетерпеливо вспылила она.
— 1860 от Рождества Христова.
Из ее глаз брызнули слезы.
— Видимо, я и в правду сошла с ума, — пролепетала она, закрыв лицо тонкими ладонями и чуть осев вниз.
Он тут же наклонился над ней и увещевательно предложил:
— Надежда Дмитриевна, пойдемте в дом, крепостные смотрят. Зачем перед ними-то…
— Крепостные?! — вымолвила она глухо, убрав руки от лица. Она действительно заметила, что неподалеку стоят те самые две женщины, которых она видела в сарафанах. Они с интересом смотрели в их сторону. Только теперь с ними топтался еще бородатый мужик с метлой. Значит, эти люди были крепостными. А крепостное право существовало в России два века назад. Это было какое-то помешательство.
Она вновь всхлипнула и удрученно посмотрела на Сергея. Располагающее доброе выражение его молодого лица навело ее на мысль, что он не заслуживает грубости, с которой она говорила с ним последние четверть часа.
— Прошу вас, не говорите мне больше ничего, — взмолилась она. — Чем больше вы говорите, тем больше я нервничаю.