— Попробуй кожу и клей, — советует мальчику старик, неожиданно
появившийся за его спиной.
Мальчик вздрагивает, хрупкое крыло под его пальцами лопается с
треском.
— Нарьен-хэ, — вздыхает он, в сердцах разламывая остальные
палочки. — Кожа тяжелая. И клей тяжелый. Ничего не выйдет. Да я и
не маг.
— Да, будь ты магом, было бы проще, — соглашается старик. —
Много лет назад, когда хан еще был молод и горяч, а я был в его
войске янычаром, приезжала в Степь одна женщина...
Мальчик вздыхает и закатывает глаза. Женщины его совершенно не
интересуют. Ни капельки. Но старость следует уважать, поэтому он
молчит и делает вид, что слушает. Но старого Нарьена не обмануть.
Он отвешивает внуку легкий подзатыльник — чтобы не корчил рожи — и
продолжает:
— У нее были сыновья, такие же как ты. Может, постарше на пару
лет. А, вспомнил! Это было когда достопочтенный Аяз Кимак, да
продлятся дни его на земле, взял себе супругу. А мальчики эти были
ее братьями. Были они магами — один воздушник, второй водник.
Похожи как две капли воды и всегда держались вместе. Они строили
себе крылья — как раз из кожи и из прутьев. Клянусь, я впервые в
жизни видел тогда, как летает человек!
— А как он летал, дахэ [1]? — взволнованно спросил мальчик. —
Как птица? В небе?
— Вниз с обрыва, — усмехнулся старик. — Парил. Долго парил.
Ветер подхватил его под крылья и нес за собой.
— Ветер... — прошептал мальчик, сверкая черными глазами. —
Знаешь, я его слышал! Он поет мне свои песни и зовет за собой.
Говорит мне: где твои крылья, Яхо? Лети за мной, и я покажу тебя
все чудеса мира.
— Меня тоже когда-то звал ветер, Яхо. Мать не пустила. Я был
старшим, надеждой, опорой...
— У меня нет матери, — хмуро сказал мальчик, отбрасывая со лба
мокрые от пота нестриженные волосы. Узкие глаза его смотрели на
деда почти с ненавистью. — Никто меня не удержит. Я вырасту и буду
летать!
— Будешь, Яхо, — кивнул дед. — Я в тебя верю. Но сейчас не
время. Я тебе обед принес, поешь. И овцы у тебя разошлись, давай,
собирай их. А то потом палкой от арына [2] получишь. И хоть
искупайся, пока я тут, жара невыносимая.
***
Яхо сидел возле постели деда, глотая слезы. Строго говоря,
старик был ему не дедом, а прадедом, но разве это важно? Он был
единственным близким мальчику человеком. Еще недавно Нарьен-хэ
приносил ему ему обед в поле и рассказывал, как тушил Великий
Пожар, а на прошлой неделе старик попал под ливень и заболел. Вот
уже четвертый день дед не поднимается с постели, отказывается от
еды, почти не пьет и весь горит, порой сотрясаясь в мучительном
кашле, а сегодня и вовсе затих, видимо, уснул, наконец.