— Я говорила, Эдмонд! Я пыталась тебе сказать, что эта простигосподи не та, за кого себя выдаёт!
Тон матушки был торжествующим, а я сложила два и два, белые волосы, не та... Это она приходила ко мне во сне!
— Я выдаю себя за попаданку, — сказала громко, чтобы все, кто мог слышать (в том числе и пифии, которые объявили о моей чистоте). И, задрав нос, добавила: — А если вам лично, мадам, что-то не нравится, я с удовольствием покину ваш мир, только отправьте меня домой.
— Не в моей власти, — ответила женщина, скривившись, будто съела кислый апельсин, — отправить кого бы то ни было куда бы то ни было.
— Мама, простите, я никак не ждал вашего визита, — словно опомнился Эдмонд. Боже, лапушка, да рявкни уже на неё! Ты же не мальчик на побегушках! Тебе за тридцать, а ты матушки боишься! Прямо до икоты!
— Да? А ведь я глава попечительского совета, сын мой, — с невообразимым достоинством сказала женщина.
— А члены попечительского совета всегда приходят во сне к девушкам, которые вынужденно занимают спальню сына? — тихо спросила я.
— Что-о-о? — матушка Эдмонда на мгновение потеряла часть своего достоинства, но тут подобрала его и челюсть обратно. Завидую, железная женщина!
— О чем ты, Алёна? — сквозь зубы процедил ректор. Но я решила пока больше не отсвечивать, потому что стояла всё в том же платье из рубища и кружавчиков от пижамки.
— Ни о чём, — сказала отвлечённо и двумя пальцами приподняла подол своего одеяния. — Хотелось бы знать, что мне делать дальше.
— Отличный вопрос, — похвалила меня матушка ректора, однако было ясно, как божий день — любить она меня за выдающийся ум и феноменальный интеллект не стала. Зато повернулась к сыночку и резким тоном велела: — Убери «это» из Академии! Немедленно. У нас учатся молодые люди и юные леди из самых знатных родов не только Арбента, но и Малунги! Своим видом она может развратить их неокрепшие умы!
— Серьёзно?! — не выдержала и рассмеялась я. — Развратить? Чем? Вот этим рубищем?
— Попрошу помолчать, — отозвалась мадам мама ректора ледяным тоном. — Эдмонд, распорядись, чтобы её выдворили из Академии!
— Нет, — неожиданно ответил ректор, и мы обе — матушка и я — посмотрели на него широко распахнутыми глазами. Эдмонд пробормотал себе под нос, словно пытаясь оправдаться перед самим собой: — Я не могу, ибо есть ещё некоторые невыясненные обстоятельства.