– А у людей, – перебивал его Пятьдесят девятый, – смысл в любви.
После этого высказывания он делал надменный и торжественный вид, будто пытался поднять бокал красного вина за здравие всего человечества.
– Да что же вы всё никак не уймётесь со своей любовью? – вклинивался Двести двадцатый, отталкивая романтичного друга. – Люди привыкли сами себе портить жизнь. Вот, например, встречается им на пути большая сильная любовь. И как вы думаете, что они делают с ней? Заполняют её работой, бытовыми делами, весёлыми досугами, лишь бы вытащить из себя это чувство. Сначала создают, а потом душат в себе эту адскую боль, глушат её очередной дозой успокоительных, лечатся от любви, выплёвывают её из себя. А душа, которая создана по своей сути добродушной, любящей особой, предназначенной для высших чувств, практически рождена для этого, сопротивляется, грызёт изнутри, царапает рёбра.
– Я думаю, – отвечал взъерошенный Шестой своему собеседнику, – что ты сейчас говоришь о невзаимной любви.
– Нет, мой дорогой друг, – сопротивлялся Двести двадцатый, – Шестьсот первый прав, люди уж слишком глупые существа. Они готовы растоптать даже взаимные чувства, сжечь их на костре воспоминаний и потом всю жизнь бродить по их пепелищу.
– Я не думал, что люди способны отталкивать свою вторую половину, – возмущался Шестой. – Ради чего?
Недовольство его нарастало, и он пытался отвернуться от своих собеседников, небрежно взмахивая своей колючей тенью.
– Ради своего будущего успеха, – смеялся Двести двадцатый, цепляясь за его недовольство. – Они считают, что, оттолкнув самое важное в своей жизни, смогут заполнить пустоту материальными ценностями: деньгами, украшениями, дорогими домами, служебными успехами. О, как же они глубоко заблуждаются на этот счёт. Ступив один раз в воронку смертельных чувств, не разгадав при этом её истинных намерений, они никогда не поймут смысла своей судьбы.
– Да и вообще, – перебивал его Шестьсот первый, пристально обращаясь к Шестому, – влюблённый человек, в первую очередь, думает о себе. Наверняка ты слышал о выражении «Я люблю тебя не за то, кто ты, а за то, кто я, когда я с тобой».
– Знакомое высказывание, – отвечал тот, пытаясь за секунду перелистнуть библиотеку своих воспоминаний.
– Габриэль Гарсиа Маркес, «Сто лет одиночества»! – с надменным видом заявлял он. – Прочитал на полке своего Четвёртого подопечного.