Сновидец часто беседовал сам с собой, представляя, что прохаживается по красным улочкам с какой-нибудь дамой. Он мило снимал перед ней шляпу и выдвигал локоть вперёд, приглашая ухватиться за него. После их воображаемого воссоединения он продолжал свой разговор.
– Все мы остерегаемся этой зоны, поэтому стараемся скрыть от всеобщего осуждения свои приключения, происходящие каждую ночь в домах наших маленьких друзей. Между нами есть негласное правило – не рассказывать никому о снах, которые мы посылаем своим полюбившимся героям. Понятно, что из каждого правила есть исключения. По утрам мы собираемся нашей небольшой компанией из четырёх сновидцев и описываем мгновения счастья, которые ежедневно отправляем в земную жизнь. Это похоже на искорки из разных миров, которые мы тщательно собираем в нашей памяти. Часть ненужной информации отсеиваем, часть оставляем в своих ладонях. Там хранится, по крайней мере, около пяти тысяч сновидений и ярких вспышек памяти из материального мира. Мы достаточно хорошо знаем эти миры – наш и человеческий, благодаря общей совместно собранной информации. Стоит нам поднести ладонь к маленькой пушистой головке сорванца, как его память переносится в наше сознание, словно в большой копировальной машине. У каждого из нас имеются номер и определённая внешность, такая же, как и у людей. И у каждого из нас свой характер, своя индивидуальность. Например, номер Двести двадцатый – остроумный шутник, – продолжал он рассказ о своих лучших друзьях, будто показывая, что он неплохой парень и его окружают хорошие ребята. – Пятьдесят девятый – простодушный романтик, Шестьсот первый – рассудительный теоретик. Я, Шестой, – отчаянный, любящий справедливость простак, влюблённый в приключения.
И тут начиналась его самая любимая часть. Наконец-то он имел честь поведать своей спутнице о себе:
– Я люблю утренние сборы нашей компании лишь за то, что здесь мы обсуждаем интереснейшие вещи, которые заставляют трепетать наши души от любопытства и наслаждения. Пожалуй, это единственный важный смысл наших сборов. В любом другом случае я бы предпочёл быть в одиночестве, тогда как Двести двадцатый панически боится этого чувства, считая, что одиночество создано для отшельников, социально неразвитых личностей. Мне же порой необходимо уединиться с самим собой, чтобы ощутить в себе образовавшуюся дыру независимости. Каждый из нас должен выговориться. Кто-то подозревает, что человек знает и о нашем мире тоже, но окончательно нам это неизвестно. И всё же мальчик, который сегодня дал мне имя, знает теперь гораздо больше своих сверстников. Но об этом следует помалкивать, – он грозно смотрел на свою воображаемую спутницу и подставлял палец к губам. Воображаемая дама сочувственно кивала головой и медленно удалялась.