Девять Жизней. Шестое чувство - страница 4

Шрифт
Интервал


Очнулась только у Петропавловского собора. Много же она прошла! А ноги совсем не чувствуют усталости. Ещё хоть столько же сможет пройти, если не больше.

Жёлтая стрела Петропавловки улетала ввысь, как будто хотела проткнуть облако и посмотреть на город со своей головокружительной высоты. От этих стен веяло добрым, солнечным уютом – жёлтым посреди серого Петербурга и совершенно в тон этой осени.

– Молодой человек, – обратилась Лида, невзначай поймав за рукав какого-то долговязого юношу едва ли старше её, – можно Вас попросить меня сфотографировать?

Незнакомец покорно взял в руки тяжёлую Лидину «мыльницу», долго примеривался, отдавал дельные и чёткие, почти профессиональные команды, как девушке нагнуть голову или повернуться, и наконец щёлкнул затвором. Лида посмотрела превью на заднем экранчике и осталась очень довольна результатом.

– Ты профессиональный фотограф? – поинтересовалась она бесцеремонно, сразу переходя на «ты».

– Нет. Скорее, заядлый любитель. А Вы впервые в нашем городе? – эту штампованную фразу мальчик произнёс не заучено, а как-то очень естественно и просто.

– Да, – соврала Лида. – Вот смотрю, изучаю Санкт-Петербург… Где тут у вас лучше всего пофотографироваться?

– Езжайте в Павловск. Там знатные виды. Лес, дворец…

– Но мне понадобится хороший фотограф, – откликнулась девушка с невинно-кокетливым два в одном видом. – Какие у тебя планы на завтра?

От такого напора юноша как-то даже опешил. Отшить её сразу, сочтя, что это местная девица лёгкого поведения пытается склеить себе мальчика на ночь? Невежливо. А вдруг человек и правда хочет пофотографироваться, просто плохо воспитан, вот и выражает своё желание подобным образом?

– Завтра праздник в лавре. Я пою. Устану, наверное. А впрочем, потом можно. После обеда. Часа в три.

– Так ты певчий? А что за праздник? – задала Лида два вопроса сразу.

– Александр Невский. Престольный праздник в лавре и большое торжество в городе. Да, я пою на клиросе. Обычно – у себя, в церкви при нашей семинарии, но завтра, по случаю праздника – в самой лавре.

Пока он говорил, Лида приглядывалась к нему. Выше её, высокой и любящей каблуки. Почти два метра ростом. Простое лицо почти мертвенной бледности, узкое, из-за огромных глаз, пухлых губ и чуть вздёрнутого носа кажущееся почти детским. Но глаза, светло и блёкло-серые, тем не менее, не кажутся пустыми, а наоборот, ясны какой-то внутренней взрослой мудростью. «На таком детском лице – такие непростые, серьёзные глаза», – подумала Лида с интересом. Взгляд прямой, уверенный и открытый. Слишком тяжёлые для такого лица брови, тёмные и густые. А ресницы длинные и светлые, как у лошади. Пухлые обветренные и от этого обкусанные губы. Над ними – бледный едва пробивающийся пушок. Волосы совсем соломенного цвета, кажется, очень тонкие, от природы в мелкую кудряшку и непослушные, но собранные в тугой коротенький хвост, перехваченный обычной канцелярской резинкой.