Только все возникающие мысли, цитаты и воспоминания были лишь жалкой попыткой слегка обрисовать то, что было в самом начале. Никакие слова, никакие образы не могли передать и сотой части того первозданного ужаса, которые покрывал планету ДО прилета божественных Эонов и Города Света.
Никто из людей даже с самым развитым воображением никогда не смог бы передать картины этого сверхдалекого прошлого. Потому что, что человеческий разум все-аки впитал в себя гармонию и организацию космического Света. Потому что разум любого человека, да и вообще земного существа, был хоть немного, но наполнен Светом Плеромы и опуститься в мрачный, первозданный хаос, в царство первобытной Материи он просто не мог.
Клеон не раз пытался вернуться в то время, когда настаивал на открытии полного знания о появлении планеты, когда добивался тотального погружения в генетическую память планеты и пытался увидеть полную картину самого начала. Не раз Клеон просил за это прощения и безумно сожалел о своей настойчивости. Потому что теперь он видел; видел то, что предпочел бы никогда не видеть.
По его настойчивым просьбам, по его упорству «занавес скрытого Знания» был открыт, и Клеон в своих видениях как будто очутился в том времени, когда Света еще было на планете, когда Дворец Эонов еще не прилетел, когда Великого Единения еще не было. Теперь он видел; видел первобытное и первозданное царство живой Материи, и горько сожалел о самом своем желании увидеть.
Тьма… Непроницаемая тьма… Мутация и трансформация живой пульсирующей материальной субстанции, постоянно порождавшей неописуемые формы и соединения, тут же исчезающие и возрождавшиеся в новые формы, еще более страшные и ужасающие. Материя, не имевшая никакой организации, движимая только дикими необузданными инстинктами к само-существованию и саморазвитию. Но даже не это было самым страшным.
Представители эволюционной теории изначально заявляли о том, что материя обладает собственными инстинктами к само-научению и саморазвитию. И это было правдой. Сама копошащаяся протоплазма с кишащими в ней обрывками живых форм, даже в полной кромешной тьме и первозданном хаосе, не вызывали такого ужаса. Рано или поздно к этому можно было привыкнуть.
Настоящий страх заключался в том, что материальная субстанция действительно обладала способностью к научению и развитию.