И скольких девушек я бросил, знали бы вы. Скольких я предал ради этой черты, ради этой мысли, ради осознания, что я не просто поэт, а больше, чем поэт; не просто прозаик, а больше, чем прозаик; не просто человек.
В драке с моим лучшим другом я ему позволял себя победить, так я себя убеждал, потому что не был бесстрашным, потому что всегда надо мной витало осознание, что если я применю действительно свою силу, то могу навредить человеку, и даже убить его. Я очень не хотел никого убивать, не хотел вредить. Но однажды мой друг попросил написать стихотворение для его девушки. Это было уже в классе восьмом-девятом. Я здорово поднаторел в этом деле. Но знаете, странное дело, я как будто заново познавал этот мир, который как будто уже создал. Я знаю, что это называют комплексом бога и тому подобными сочетаниями. Только даже здесь, на земле, простые вещи, которые уже сотни раз изучил и повторил, как дважды два – четыре, неожиданно проявляют себя с другой стороны. Они прежние. Они те же. Но уже и не те. Это как смотреть на собственный рисунок, а потом не узнать его, не поверить, что еще не прошло и суток, как ты его написал. Что уж говорить о месяцах? И во мне боролось это откровение. Я, проще говоря, находился в исходной точке, в знакомой точке, но совершенно другой, совершенно измененный. Если бы мне сказали, что человеку нельзя жить в одном дне, я бы засмеялся, потому что даже этот день он не сможет повторить до одной минуты, до одного жеста. Так невозможно сделать. Мысль – это тоже движение. И в День Зверька она тоже работает иначе. И я написал для его девушки. Я написал для моего лучшего друга его послание девушке. Написал, пожалуй, самое лучшее, на что смог в своем теле, в своем возрасте, в своем вдохновении.