Интерпретации советского реформизма как вида преобразовательной деятельности разнообразны: элемент советской цивилизации[20], феномен мировой культуры[21], адаптивный макропроцесс не западного типа[22]. Содержательная сторона реформизма впервые стала объектом исследования в поздней советской историографии и связана с дискуссиями второй половины 1980-х гг. об опыте и уроках поворотных рубежей 1950-1960-х гг.[23] Анализ природы режима 1950-х гг. – исходный пункт пересмотра предыдущих концепций и выводов. Различие мнений о сущности, потенциале, типологии и культуре реформаторства 1950-х гг., несовпадение представлений о рубежах обновления/стагнации, поворотных точках социализма отражали поиск ответа на вопрос о характере постсталинского времени, доминировавшем типе перемен.
Монографии и диссертации Ю. В. Аксютина, О. Л. Лейбовича, Р. Г. Пихоя, А. В. Пыжикова[24] расширили представления о реформаторском потенциале власти. Цели, задачи, индикаторы, ресурсы, ответственность, риски реформ в этих работах рассматриваются в формате явлений, служащих средством преобразования прежних отношений и вместе с тем содержащих предпосылки для новых форм.
Литература выявляет потребность в критериях различения границ между системно-структурными реформами и реформизмом в целом, дифференцированном подходе к различным типам реформистского действия. Изучение реформационных процессов в территориально-отраслевом плане[25], анализ эволюции элементов советской государственности[26] являются здесь ключевыми элементами.
Системность советских реформ нередко представляется в терминологии ритмических циклов (циклических схем Китчи-на (Kitchin), Жюглара (Juglar), Кузнеца (Kuznets), Кондратьева, Пантина, Лапкина[27]), предполагающих заданность структуры процессов 1940-х – начала 1960-х гг., необратимость вступления СССР после 1953 г. в созидательную стадию с кристаллизацией Революции в новую социальную структуру. В координатах циклических схем неадекватность политического ответа постсталинской элиты на глобальное несоответствие спроса и предложения закономерно предопределяла откаты, обнажавшие архаичные пласты дореволюционной политической культуры.
Новый аспект – морально-этические характеристики реформ[28].
Категорию предела советских преобразований в сфере общественно-политических институтов и отношений попыталась обосновать С. Г. Кирдина, по мнению которой анализ советских публичных практик может служить основой обобщения очередных реформаций (имеются в виду объявления о завершении реформационных циклов и публичном представлении достигнутых результатов)