…Леня добрел до мотоцикла и уехал.
…Мотоцикл ревел и почти горизонтально ложился на виражах. И черт с ним, если сейчас рухну, черт с ним. Ленька злился на собственное мастерство, ведь как хорошему пловцу трудно утопиться, так и хорошему мотоциклисту почти невозможно нарочно попасть в катастрофу.
Ветер обдувал его лицо, он выжимал предельную скорость и ветер тоже. Он отпустил руки перед поворотом, но инстинктивно снова схватился за руль. Все отодвинулось и лежало далеко внизу, как море, как горе, Ленька находился над уровнем горя. Это был уже не тот уровень, который он мог выдержать.
Когда – то он слышал, что нельзя слишком сильно любить человека, а то древние боги жизни возревнуют, разгневаются и заберут того, кого ты любишь. Нельзя любить человека больше бога. За все приходится платить, и за счастье тоже.
Ленька злился на себя за то, что он не может просто бросить мотоцикл, а на нем и себя в пропасть. Нет человека, который не хотел бы любви и признания, который не боялся бы смерти. Да и…
Мотоцикл занесло, у Леньки захватило дух, и он лихорадочно стал выравниваться.
Да и сам ты дерьмо собачье, если присмотреться. Так же жалок, так же боишься смерти… Но ведь все умирают! Сотни поколений до тебя! Старые, молодые… Саша тоже умерла. Ей больше не страшна смерть.
Но ведь можно глядеть на людей иначе. Можно. И проливать сопли, слезы, нюни, и желать добра, и жалеть, и осыпать бесплатными приложениями к собственной персоне.
А Ленька экспериментировал с людьми. Он искал тех, кому не страшно будет сделать то же. И он нашел девчонку, которая не испугалась. Впервые в жизни он встретил ту, что действительно была ему нужна. Он ее видел в снах задолго до встречи. Это о ней он мечтал, это ее любил до безумия. И сейчас, сквозь глухой ступор, злился на себя, на свой страх перед смертью. Мысли его путались, сбивались и свивались в страшную ткань горя.
Сейчас бы он погиб, и никто бы уже не оставил о нем другой памяти, кроме него самого, и она, Саша, всегда будет ненавидеть его за то, что он заставил ее погибнуть, а следом за ней уйти не сумел.
… Но это же дамская, девчоночья сентиментальность – думать о самоубийстве, как о красивом, так вовремя подвернувшемся несчастном случае. Леньку изнутри, сквозь серую оболочку, разрывали рыдания, но преодолеть все преграды они не могли. Он ненавидел себя, свой голос, свои руки, чувства свои ненавидел такой плотной черной ненавистью, какой люди не награждают самого заклятого врага своего.