Мария
Саввишна, безусловно, добрая душа; но застать её для
конфиденциального разговора было не так просто, да к тому же она
могла по простоте душевной передать бабушке наш разговор, чего мне
крайне не хотелось. Протасова была похитрее, но наверняка
разболтала бы всё Александру Яковлевичу, а тот начнёт свои
нравоучения; да и не факт, что эта стервозная дама помогла бы мне.
В общем, дилемма!
Пораскинув
мозгами, я, однако, смекнул, что, когда Екатерина занята
государственными делами, и камер-фрейлина, и статс-дама находятся
явно не при ней. И сразу после фриштыка, отпросившись на короткое
время у Ла-Гарпа, поспешил к покоям Екатерины.
У входа меня встретил камердинер
Захар.
– У государыни уборка, никого не
велено пущать! – сообщил он.
– А Мария Саввишна здесь?
– Да, надзирают!
– Позовите её, пожалуйста!
Захар, немного обиженный, ушёл в
покои. Не всем нравится, что я обращаюсь к ним на «вы» – иные
принимают это за «холодность и манерность».
Вскоре дверь отворилась, и Мария
Саввишна в домашнем салопе вышла наружу.
– Ты звал меня, Александр Павлович?
Соскучился, аль случилось что?
– Посоветоваться хотел!
И я рассказал ей историю с Суворовым и
его дочерью.
– Дурак он, как есть! – заключила та.
– Нешто у нас тут дом терпимости?
– Ну, может
и дурак. Но он – генерал-аншеф, что должен сейчас воевать, а он
вместо того мечется по Петербургу, места себе не находит, баронессу
Мальтиц всё ругает последними словами. Как бы этот вопрос с
бабушкою разрешить, только так, чтобы Александру Васильевичу не
навредить?
– Да она и
так уж знает, что он блаженный. То кувыркается голым, то спьяну
Очаков штурмовать кидается, то петухом кричит. Ему милость такую
оказали, дочь сначала в Смольный определили, хоть и не положено,
теперь ажно в камер-фрейлины, а он…
– Ну, Мария
Саввишна, он человек простой, вояка, солдат. Политесам не обучен.
Ему бы помочь надо!
– Ладно,
подумаю я. Приходи, как Екатерина Алексеевна будет на куртаге. Я не
пойду: стара стала!
Весь день
думал я, как тут можно помочь. Нужен, в сущности, благовидный
предлог, чтобы Наталья Александровна Суворова не ночевала во
дворце. Нельзя же сказать императрице: «Суворов Александр
Васильевич не желают, чтобы его дочь ночевала во дворце, потому как
считают наш Двор за вертеп разврата»! А каков же может быть
«хороший» предлог? Если подумать – только замужество, но это дело
долгое – поиск жениха, разрешение императрицы, всё такое. А
больше-то, по сути, ничего и не придумаешь. Хотя…