Стали чахнуть травы и деревья, похолодало враз так, что ночами зуб на зуб не попадал, охватывал его, коченеющего во тьме под зыбкими звездами, ужас. «Что делать, Боги?! Неужели я рожден только для того, чтобы замерзнуть в степи одиноким, будто раненый загнанный зверь?!» – стенала душа.
Бодончор построил себе урасу, утеплив жилище оленьими шкурами. Но и это не спасало от преследующего, выматывающего силы, жуткого страха… Гордый Бодончор, в самых лютых боях и схватках не знавший боязни, теперь обмирал душой при малом завывании ветра!.. В такие мгновения только сокол мог поддержать его, величественно вздымая крылья…
За зиму сокол стал для него роднее родных!.. Прокормились они олениной да мясом тарбагана. А весной, когда стали прилетать птицы, под ударами сокола гуси и утки падали с неба, будто шишки с горного кедрача по осени.
Тогда же, весной, с верховья реки Тюнгкэлик спустилось кочующее племя и разбило стан неподалеку, на противоположном берегу.
Бодончору в его одинокой жизни не раз встречались люди. Сначала он радовался им и заговаривал, но потом стал сторониться: он шел навстречу с распростертыми объятиями, а его откровенно пускали на смех… «Посмотрите, да это тот самый придурковатый последыш Алан-Куо, которая умудрилась родить его, будучи вдовой!..» Бывало, такая злоба брала, хотелось выхватить из ножен меч, да и сделать хотя бы из трех-четырех корм воронью, а там будь что будет!.. Но в удушье обиды, стыдясь расплакаться да разрыдаться на пущее посмешище, он лишь бросался прочь, бежал, подгоняемый раскатами хохота, презирая весь род людской, ненавидя себя…
Люди с верховья Тюнгкэлик были иными. Им было все равно, кто он, откуда, почему один, ибо каждый из них, оставаясь в племени, жил сам по себе, независимо от общих желаний и решений – молодой человек здесь был равен старшему, женщина мужчине, а слово вождя не являлось законом.
Бодончор присматривался к жизни этих людей, все более очаровываясь: разве плохо, когда каждый поступает, как хочет, никто никому не подчиняется и никем не распоряжается?! Каждый сам себе господин, все позволено!.. Прекрасная, удивительная, свободная жизнь!
Среди тюнгкэлинцев Бодончор не чувствовал себя изгоем. Он приносил им гусей и уток, а они поили его кумысом, ни о чем не спрашивая. И совсем уж сердце одинокого юноши возликовало, когда он познакомился с одной из женщин пришлого племени. Выделил из других он ее раньше: Бодончор тайком любовался ею с противоположного берега, когда та приходила по воду, – чуть приподняв подол платья, она забредала по щиколотку, ладным красивым движением откинув волосы назад, словно конь гриву, зачерпывала воду бадьей, уходила, извиваясь водорослью… Женщина также приметила его и помахала рукой, смеясь… А когда он в стыдливости хоронился так, что она не могла его видеть, женщина всегда угадывала его взгляд, отвечая на него то кивком, то заливистым смехом… Тогда он осмелился и подошел к ней, переправившись через реку. Звали ее Адангхой, была она из рода уранхаев. Но… оказалась замужней.