Чего я тут делаю, и правда? Мы с ним совершенно не знаем друг друга. А факт того, что нам нужно делать общую презентацию совсем не означает, что мы должны общаться и спасать друг друга в чрезвычайных обстоятельствах.
Ноги словно приросли к земле. Я вижу, что ему плохо и не могу уйти.
— Уже уходишь? — интересуется вдруг Семён.
Но не смотрит на меня. Сидит, облокотившись на железную стену остановки, и смотрит перед собой.
— Нет. Я дождусь пока тебя заберут, — тихо отвечаю и стараюсь не смотреть на него.
Отхожу ещё дальше. Стоять с ним поблизости до жуткого нервозно. У него сильная аура. Мне такая не под силу. Я чувствую каждой клеточкой своего тела безумное напряжение.
Вздыхаю и гляжу на часы. Уже прошло пять минут. Где же скорая?
— Отменяй все. Я никуда не поеду.
— Почему? Вдруг у тебя травмы какие. У тебя кровь течет. Надо остановить. Ты в ужасном состоянии, если быть откровенной…
— Ну и черт с ней. Пусть хоть вся вытечет. Буду без крови жить, — усмехается он с какой-то непонятной горечью в голосе.
Я пропускаю реплику мимо ушей. Чего он такой весёлый? Его избили. А он продолжает дерзить и строить из себя напыщенного повелителя жизни. Словно ему все нипочем. Или это маска или он есть такой на самом деле — понять пока не могу.
Так мы проводим ещё пять минут в полном молчании. Мне кажется, он смотрит на меня, хотя не уверена. Он слегка повернулся в мою сторону и просто молчит. А я нервно хожу из стороны в сторону, обняв себя за плечи. Покусываю губы в волнении. Прошу внутри себя, чтобы помощь поскорее прибыла.
Его увезут. Я пойду домой. И мы оба забудем этот случай уже завтра. Он-то уж точно…
— У тебя есть вода? — вдруг нарушает тишину.
— Нет.
— Черт, пить охота. Сушняк.
Он медленно поднимается со скамейки и встаёт в полный рост. Но тут же, чертыхнувшись, снова садится. Закрывает глаза и замирает. Дышит глубоко.
Ему становится хуже. Я, преодолевая страх, подхожу к нему и долго смотрю в лицо.
— Где же эта помощь? Что же она такая не скорая? — бормочу в тишине.
— Мне не нужна скорая. Я сейчас посижу немного и поеду домой, — отвечает закрытыми глазами.
— Ты весь дрожишь. И… И у тебя температура. Семён, не будь упрямцем, — произношу, некстати забыв, КТО передо мной сидит.
До боли закусываю губы. Что я говорю? Кому я говорю? Я привыкла быть опекуном, у меня сестра младшая и я всегда заботилась о ней. И сейчас воспитательный упрек вырвался сам по себе.