Мои ладони упёрлись в его голую грудь, и я снова ощутила мягкую и покалывающую волну, пробежавшую по моему телу. Горячую волну, почти обжигающую.
- Или тебе доставляет удовольствие мучить меня? – спросил герцог уже тише.
- Вы ошибаетесь, милорд, - сказала я так же тихо, потому что громко говорить совсем не хотелось.
Хотелось закрыть глаза и… и позволить накатившей волне накрыть меня с головой.
- Ошибаюсь? – переспросил он, наклонившись, так что наши губы почти соприкоснулись.
Я почувствовала его дыханье – горячее, быстрое. От герцога пахло и сладко, и горько одновременно – будто сладкая полынь… или горький мёд… Как было бы забавно, если бы я сейчас приподнялась на цыпочки – тогда наши губы бы соприкоснулись. И я бы смогла попробовать на вкус эту сладкую горечь… или горькую сладость…
Конечно, глаза я не закрыла и на цыпочки не привстала. Сделала шаг назад, устанавливая расстояние между мною и мужем Алииноры. Только что мои ладони касались широкой груди герцога, и было жарко и страшно, а спустя секунду я спрятала руки за спину, и стало страшно и… холодно. Герцог переступил с ноги на ногу, будто хотел двинуться следом за мной, но стекло от разбитого бутылька захрупало, и Левенштайль резко остановился, тоже заложив руки за спину.
- Надо позвать кого-нибудь из слуг, чтобы подмели, - сказала я.
- Да уж, помощи от тебя… - хмыкнул он, а потом хмуро добавил: - Не зови никого. Завтра уберут. А теперь – уходи.
- Что? – переспросила я, потому что переход от почти поцелуя к грубости был очень неожиданным.
Возле порога что-то чуть слышно стукнуло, и мы с Левенштайлем одновременно оглянулись. Но это всего лишь дверь приоткрылась и закрылась от сквозняка.
- Уходи, - повторил Левенштайль чётко и раздельно. – Если непонятно, объясню: убирайся, пропади, сгинь, провались.
- Зачем вы так? – сказала я, отступая к двери. – Я ведь не сделала ничего плохого…
Зря я это сказала. Я ведь ничего не знала о семейной жизни Алиноры и её мужа. И понятия не имела, чем они друг другу досадили. Были только намёки и недомолвки со стороны старшего Левенштайля, и рассказы младшего – но разве есть истина в рассказах стороннего человека?
- Пошла – вон, - произнёс герцог тем же тоном, и я рванула из комнаты ещё быстрее, чем служанка Мери-Бет.
Только в коридоре я остановилась, продышавшись и стараясь понять, что это было. Вот так злиться на жену из-за того, что она обманула перед свадьбой? Что не чувствует боли, а сама её чувствовала?.. Развелись бы – и дело с концом. И искали бы себе подходящих. Она – богатого и знатного, а он – ту, которая не чувствует боли…