Загадочная женщина с
удовольствием загадит вашу жизнь.
«Вестник Китежа», рубрика
знакомств.
Аглая грелась на солнышке, думая, что вовсе даже не хочет
возвращаться в Китеж. В конце концов, что она в этом Китеже
забыла-то? Там и солнышка нет. То есть, имеется, конечно. Куда ему,
если подумать, деваться с небосвода? Встает, греет себе, заливает
улочки светом, но приличным дама от того света беречься
надобно.
Не гулять.
А если и выходить, то прячась от солнца под зонтиками, дабы
сберечь правильную бледность кожи. Собственная Аглаи, надо
полагать, уже обрела неблагородную смуглость, от которой придется
избавляться, иначе станут шептать за спиной…
- И пускай, - тихо произнесла она, и кошка приоткрыла левый
глаз, а потом закрыла. Вот её-то подобные глупые проблемы нисколько
не волновали.
Была бы шерсть чистой.
- Госпожа ведьма? – размышления Аглаи, в которых она пыталась
понять, стоит ли и вправду лицо отбеливать или же не надо, раз она
все одно в свете не появится – без мужа-то неприлично – были
прерваны баронессой Козелкович. – Госпожа ведьма… разрешите вас,
если возможно сие, на беседу пригласить… прогуляться… право слово,
не понимаю, к чему нас было тащить в этакую рань, если корабли все
еще грузятся?
Вот у баронессы зонтик имелся. Полупрозначный, отделанный по
краю кружевом, украшенный шитьем и даже парой шелковых лент,
которые свисали, дразня ветер. Аглае вот тоже захотелось с этими
лентами поиграть.
Самую малость.
- Слушаю вас, - вставать не хотелось, но Аглая была хорошо
воспитана, и поэтому встала. И с баронессой пошла. Недалеко. Далеко
уходить не стоит, а то Эльжбета Витольдовна вновь станет
хмуриться.
Может, даже скажет, что Аглая позволяет себе лишнего.
Так она про Мишаньку… но сказала и замолчала. Аглая все ждала,
ждала, когда же её по-настоящему ругать станут. Или, быть может,
даже обвинят в неправомерном использовании силы. Или еще в
чем-нибудь. Она мысленно даже приготовилась нести тяготы суда,
но…
Никто и слова больше не сказал, будто бы… будто бы так оно и
надо, чтобы из мужа девица какая-то… нервная до боли девица. У
Мишаньки-то и прежде характер был непростой, а ныне вовсе
испортился. Оно, конечно, и понять можно, все-таки сильнейшее
душевное потрясение, но зачем верещать-то так?
И в волосы вцепился еще.
Ругался матерно, а девице матерно ругаться вовсе не к лицу.
Аглая так и сказала. А он… она… в общем, пришлось вновь усыпить. И
верно Эльжбета Витольдовна решила, что спящим его в Китеж проще
доставить. А там уже, в Китеже, и решать надо, что делать.