И лишь одна вещь не позволяла ему скатиться в бездну
безразличия. Старый потёртый фарлонг, что с детства — почти всю
сознательную жизнь! — висел у него на шее. Подарок будущего Владыки
его деду Хурбину за помощь в разрешении сомнений по Фиорскому
пророчеству. Для капитана наёмников К’ирсана Кайфата это была сущая
безделица, кусок золота, который отдал и забыл, но для тех кто
связан с профессией провидца, монета имела неизмеримо более высокую
ценность. Вещь, помнящая тепло рук живого бога, присутствующая в
судьбоносный момент истории и после омываемая силой Дара аж двух
Мастеров ложной судьбы… Разве можно после такого называть её
обычной? Да один только тот факт, что незамысловатое «украшение»
всё ещё висело у пленника на шее и никто до сих пор не попытался
его сорвать, уже говорил сам за себя!
Тулин с трудом поднял истерзанную руку, сжал монету распухшими
пальцами. И в тот же миг мир словно бы потускнел, выцвел,
отодвинулся на задний план. Ничего не осталось, кроме Кормчего и
потёртого золотого кругляша в его ладони. Кругляша, который вдруг
показался чем-то чрезвычайно большим и важным, центром гигантского
узла судьбы. Не чего-то такого, что способно повлиять на отдельного
человека или даже деревню, а настоящего, истинного! Подобного тому,
что не раз и не два видел его дед! Источника событий, обещающих
потрясти основы стран и народов.
«Говорите Нолд больше не допустит подобного Фиорскому
пророчеству, да? — мысленно усмехнулся Тулин, повторяя случайно
брошенные нолдцем слова. — Несчастные, я помню отблески ауры самого
Владыки!!»
И с этой мыслью сорвал фарлонг с шеи. Засаленный шнурок, на
котором тот висел годами, тут же лопнул точно гнилая нить, что до
монеты, то она выпала из ослабевших пальцев, проскользнула сквозь
щель в досках на дне клетки и поскакала по камням брусчатки. Причём
Тулин, вопреки предосторожностям пленителей впавший в этот момент в
странное подобие провидческого транса, видел происходящее с ней не
глазами, а неким внутренним взором. Поэтому мог наблюдать за тем,
как золотой ударился о колесо повозки, отлетел в беснующуюся толпу,
там попал под ноги какого-то горожанина, чтобы тут же быть
отброшенным в сторону небрежным движением деревянного ботинка…
Аккурат под ноги одетого в рванину дурачка. Грязного, вонючего, с
размазанными по лицу соплями, но с какой-то затаённой страстью в
сердце и острым желанием эту страсть воплотить в жизнь.