— Квартира моя выше. Перетащишь раскладушку — и живи. Домой не
пущу, уж извиняй — дочери подрастают. Следующая дверь — душевая для
персонала. Завтра за час до открытия чтоб был на месте. Называть
тебя как, если окликать придётся?
— Дэй.
— Разве такое имя есть?
Боги, папаша, а вам-то не наплевать? Запоминается хорошо,
никаких дурацких сокращений к нему не выдумаешь.
— Раз меня так зовут, значит, есть.
— Ну, дело твоё. Дверь я закрываю.
Первым делом я не с раскладушкой начал возиться, а полез под
душ. Тот, кому приходилось по несколько дней находиться в дороге,
меня поймёт.
В треснутом зеркале на стене мелькнуло моё отражение. У меня
лицо чужака, я говорил? У большей части населения Центральных
регионов глаза серые или голубые, а волосы тёмно-русые. Поэтому мою
смуглую физиономию в обрамлении длинных чёрных хайров видно за
километр. Ах да, светло-карие глаза по контрасту со всем этим
богатством кажутся почти жёлтыми, что превращает меня в воплощённую
мечту любого патруля.
Отрубился я в ту ночь почти сразу же — сказалась усталость. А
утро началось со звона посуды. В бар вошёл, как мы и
договаривались, за час до открытия. За это время надо было успеть
расставить поднятые вечером стулья, принять кое-что из продуктов у
владельца местного магазинчика и починить дверцу кухонного шкафа.
Успел.
Ничего, видали мы работу и похуже. Машины, например, мыть. В
этом случае необходимость впахивать с утра пораньше
компенсировалась тем, что в рабочие дни посетители подтягивались
ближе к полудню. С самого утра могли забрести только неработающие
старики.
Скучно? Нет, скучно мне никогда не бывает. Я видел, наверное,
больше городов, чем любой другой парень моих лет. Ради такого можно
и потерпеть временные неудобства.
Никто не знал, откуда мальчишку принесло в город. Нелюдимый
и молчаливый, он не сошёлся близко ни с кем из здешних жителей.
Впрочем, с ним тоже не стремились заводить знакомство. И что за
нелёгкая потащила его в дорогу? Хотя тяжело, наверное, усидеть на
месте, когда у тебя такие глаза.
За дочерей Лори опасался не напрасно. Старшая, Милли, была моей
ровесницей и из кожи вон лезла, лишь бы доказать, что она уже
взрослая. Всеми доступными способами.
Я ей казался диковинкой вроде экзотической зверюшки. Интересное,
надо сказать, ощущение, но я ещё не настолько выжил из ума, чтобы
крутить роман на таких условиях. К тому же она мне совсем не
нравилась. Пухленькая, светленькая, с ямочками на щеках, по-своему,
конечно, очень симпатичная. Я же предпочитал рыжих или
темноволосых, с хрупкими фигурами и большими глазами.