— Лозинские никогда не занимались тем, что развлекали других людей. Никто в нашей семье не лицедействовал и не пел. И ты не будешь исключением. Я тебе не позволю позорить семью.
Лозинские то, Лозинские сё. Как же я ненавидела этот снобизм. Причем мама ведь была Лозинской только по мужу, а вела себя так, будто она царица всея мира. Особенно ее неуемные амбиции и деспотизм проявились в последние годы, когда я повзрослела и стала иметь свое мнение. Отец умер шесть лет назад, и мать посчитала, что теперь она просто обязана следить за моральным обликом семьи. Правда, вся семья Лозинских — это она, я и мой восьмилетний брат Максим.
Вопреки запрету матери я сделала по-своему — нашла подработку в клубе Марата и время от времени там пела. Это, конечно, было не тем, о чем я мечтала, но пока приходилось довольствоваться малым. Я задумала принять участие в конкурсе на телевидении и была уверена: если меня отберут члены жюри и полюбят зрители, а тем более если я выиграю, то мама поймет, как ошибалась, и перестанет сопротивляться, признает мой талант. Тори поддерживала меня в моем стремлении прославиться, а потому помогала скрывать от мамы работу в клубе.
Когда я въехала на территорию возле нашего особняка, то поняла: мои надежды на то, что мама меня не дождется и уснет, были тщетными. В холле на первом этаже горел свет.
Не успела я войти, как она вышла мне навстречу.
— Ева! Ну наконец-то. Почему трубку не брала? — тут же упрекнула мама.
— Телефон разрядился. Вот только в машине смогла подзарядить, — соврала я.
— Что с тобой случилось? Виктория сказала, что ты в больнице. Сознание потеряла?
Мама хмурилась и явно была недовольна «больной» дочерью.
— Врачи сказали, что гемоглобин низкий, поэтому и закружилась голова.
— Это точно? — Она смотрела на меня пристально, пытаясь по выражению моих глаз понять, не обманываю ли я ее.
— Совершенно точно. Я сдала анализы.
— И все? Больше ты ничего не хочешь мне сказать?
Я пожала плечами и в недоумении спросила:
— Ты на что-то намекаешь, мам?
— Если что-то произошло, о чем я должна знать, то не стоит от меня скрывать…
— Мам, может, будем жить в двадцать первом веке, а не в середине прошлого и начнем называть вещи своими именами? — Я изогнула бровь, а мама недовольно покачала головой.
— Я надеюсь, тебя не соблазнил этот твой… — Она аж передернулась от презрения.