— Оставьте. Защитница будет в порядке, разойдитесь же, ну! Дайте дышать! — басил Ханс, отгоняя графа и офицеров, а потом обернулся и пристально посмотрел на меня. Я же — искала взглядом хозяйку дома. Она сидела рядом с очагом, смотря то ли на свои руки, то ли просто в пол, безучастная ко всему происходящему. И я ее не чувствовала.
Комтур, опустившись передо мной на одно колено, чтобы наши головы оказались на одном уровне, пристально изучал мое лицо.
— Сила в руках несведущего несет беду для ей владеющего. — Брат-рыцарь говорил тихо, едва шевеля губами, и я медленно кивнула, благодарная за такую поблажку. Он же, помолчав мгновение, продолжил уже обычным голосом: — Как вы себя чувствуете, защитница?
— Благодарю, намного лучше, — ответила я абсолютно искренне, но взгляд снова вернулся к сидящей возле очага Миле. — Комтур, могу я попросить вас сделать с ней то же, что вы сделали со мной?
Ханс некоторое время смотрел на женщину, потом нахмурился, видимо, поняв причину моей просьбы.
— Это не исцелит ее, — предупредил он меня.
— Я понимаю, но ведь это облегчит ее боль?
— Не всякую боль стоит приглушать. — Ханс, поджав губы, еще мгновение смотрел на хозяйку дома, что молча снова принялась за готовку, потом медленно кивнул. — Хорошо.
Встав с колена, брат-рыцарь подал мне руку, помогая подняться, и пока я обводила взглядом чуть ошарашенные и слегка блаженные лица графа и его офицеров, подошел к хозяйке дома. Я тут же последовала за ним в надежде подсмотреть хоть что-то полезное.
Комтур опустил правую руку на плечо стоящей к нему спиной женщины, развернул ту к себе лицом, кажется, едва ли не против ее воли, и коснулся указательным и средним пальцами левой руки ее лба.
— Отринь. — Он сказал это тихо, спокойно, без каких-либо особенных интонаций, но что-то заставило меня напрячься. Казалось, что я слышу не только его голос, но и нечто иное. Какое-то низкое вибрирующее гудение за гранью человеческого восприятия, что внезапно стало доступно моему уху.
И все пропало.
Пропал гул и пропал безучастный взгляд Милы, глаза ее наполнялись слезами. Всхлипывая, она вытерла их худой морщинистой рукой, пока храмовник гладил ее по укрытой платком голове, как несмышленого ребенка.