К слову, в столичном гарнизоне с
караульного за такое шкуру бы спустили — отправить посетителей без
присмотра бродить по территории. Мало ли кем они назвались, и мало
ли какие бумажки у них в руках!
Казарма выглядела так, как и должна
выглядеть казарма в глуши. Полдюжины кроватей, стоящих изголовьями
к стене, в ногах — сундуки для личных вещей, одинаковые одеяла,
наверняка колючие. На стенах прикнопленные картинки с полураздетыми
девицами, при виде которых выскочка зарделась.
В глубине комнаты сгрудились
обитатели казармы. Запах свежего пива и копченой колбасы защекотал
мне нос, в ответ желудок скрутился в тугой узел и позорно заурчал.
Хорошо хоть, никто не услышал, потому что в этот самый момент
азартного рева вздрогнули стены, а малютка подпрыгнула. Кости.
Солдаты играли в кости. Как я ни вглядывался в спины, ни одного
знака различия не увидел. То ли лейтенант отсутсвовал, то ли им был
один из игроков, которых я отсюда не мог разглядеть.
— Прошу прощения, — пискнула выскочка.
Странно, но ее услышали.
— Чего надо? — заскрипел отодвигаемый
стул и, я наконец, увидел лейтенанта. Солдаты раздались в стороны,
позволяя нас разглядеть.
— Прислали, значит, практикантов.
Давай сюда направление, все равно игра сегодня не прет.
Я молча протянул лист, лейтенант
прочел его, оглядел нас. На месте выскочки я бы провалился сквозь
пол под таким взглядом, задержавшимся на разводах грязи по низу
штанов, перепачканных ботинках и встрепанных волосах.
— Что ты за бытовик, дорогуша, если
выглядишь как пугало? — поинтересовался он. — Вон напарника твоего
хоть сейчас с докладом во дворец можно посылать.
Кто бы знал, чего мне стоило не
расхохотаться при виде побагровевшей выскочки. А она вскинула
подбородок и рявкнула:
— Я — боевик! Мастра Габриэла
Ардженте!
Повисла тишина. Лейтенант еще раз
оглядел нас — теперь уже недоверчиво.
— Смешно. Но вы сюда на практику
приехали, а не в цирк.
Теперь и все остальные пялились на
нас с веселым недоумением. Надеюсь, я лучше владел лицом, чем
малютка.
— Леон Фальконти, — поклонился я,
сознательно опустив титул. Фамилия моя говорила сама за себя, а
если кто ее не слышал — тем хуже для невежды.
— Так вы нас не разыгрываете? —
Лейтенант аж приподнялся со стула. — Вот эта пигалица — боевик, а
эта орясина — бытовик?
Все заржали. Я стиснул зубы.
Оскорбление не достигает благородного мужа, ибо ложь не имеет к
нему отношения, а правда оскорбить не может.