— Позвольте обратиться, капитан… —
начал Леон.
— Не позволяю! — рявкнул капитан. —
Вы вообще не имеете права голоса, денщик.
Все решено, объясняться бесполезно.
Может, и к лучшему? Не думаю, что в гарнизоне для меня нашлось бы
толковое занятие. В деревушке, конечно, тоже тоска и скука
смертная, но вдруг да отыщется захудалая нечисть, на которой я
потренируюсь.
— Вас отвезет мастро Скварчопули,
житель деревни. Он приезжал в Вальтремо за мукой и любезно
согласился подбросить вас до места прохождения практики. Я буду
ждать ваших отчетов каждые две недели.
— Отчетов, как мы искали в горах
пропавших овец… — негромко, ни к кому не обращаясь, но очень
явственно выдал Леон.
Капитан Ротондо хлопнул раскрытой
ладонью по столу, отчего лист с распоряжением подпрыгнул в воздух.
Кажется, мы его порядком достали.
— Вам, нобиле Фальконти, нужно
научиться смирять гордыню. Надеюсь, практика пойдет вам на пользу.
А вам, мастра Ардженти…
Взгляд начальника задержался на
декольте платья, капитан издал странный булькающий звук и
продолжать не стал. Видно, решил, что я безнадежна. Как мило.
Он протянул мне документ.
— Свободны.
Раздолбанная телега мастро
Скварчопули подпрыгивала на ухабах. Я ежеминутно чихала от мучной
пыли, поднимающейся в воздух после каждого прыжка. Спасибо хоть ко
мне вернулся дорожный костюм — пусть мятый, грязный, зато мой.
Леон безмятежно дрых, устроившись на
мешках. Ну что за человек! Я чихаю, чешусь и обливаюсь потом, а он
спит себе как ни в чем не бывало.
Прав был отец, когда говорил, что
любой поступок — будто камень, упавший в воду, от которого
непременно разойдутся круги. Когда капитан велел мне ночевать в
казарме, солдаты заухмылялись, запереглядывались. Не надо было
иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: за унижение они
отыграются.
Да и кто бы на их месте не
отыгрался?
Прав был отец, когда говорил, будто
неблаговидные поступки остаются в памяти людской куда дольше
хороших, а если ты нобиле, то и твоим детям припомнят, и молись,
чтобы к внукам забыли. Как с тем артефактом, чтоб ему пропасть!
Едва за спинами выскочки и капитана
закрылась дверь, все лица обернулись ко мне.
— Так ты, значит, не просто наглый
сопляк, но и воришка? — шагнул ближе все тот же коротышка.
Я отступил — не потому, что
испугался, а чтобы все оставались в поле зрения.