Что там утверждал тот хитрый хвис из магазина «Аля и Экспресс»? Надежная защита, гарантия сто процентов и полный возврат? Прав был Шумский, просто некому будет это делать, если сейчас Бельфегор до нас доберется. Все дружно пойдем к нему в гарем: Василия — в жены, а я — в прислуги.
— Вася?
— Да?
— Помни: путь к власти лежит через сердце повелителя Ада, — я спешно захлопнула книжку. Схватила лопату, свой рюкзак и сделала два шага назад. — Я в тебя верю, Вась.
— Чего?! Кристина! Не вздумай меня тут бросать! Замогильная, ты слышишь? Анафеме предам! Я все расскажу главному священнику!
За спиной опять взревел демон, и я кинулась в сторону густого леса. Ничего, Вася, я за тобой обязательно вернусь. Возможно завтра. Или послезавтра. Через год, два…
— Кристина!
— Моя-а-а-а!
— Отстань, я не твоя! Я мужчина! Замогильная, я убью тебя, клянусь святой церковной инквизицией!
Впрочем, может, и не вернусь.
— Кристина! Стой!
Не, не, не дорогой. Умирай один, ради святого духа и сына его. Народ тебя точно не забудет, я им расскажу, как ты героически спасал мощи, но что-то пошло не так.
— …надо было к феромонам добавить любовное зелье и жениться на тебе, чтоб до старости доставать! Точно бы не бросила! — услышала краем уха и резко затормозила, ощущая, как во мне вспыхнул дар.
Я вонзила в землю лопату с такой силой, что из древних могил, оставшихся тут еще с незапамятных времен, откликнулись мертвецы. Бельфегор всего метр не добежал до этого смертника на камне, когда на него внезапно накинулись взбудораженные призраки. Он взвыл, пытаясь отогнать их, но те кричали, стенали, клялись в любви и делились рецептом борща. А я, схватила покрепче лопату, обернулась и заорала:
— Это какие феромоны, смерд, ты там применял, убивец безрогий?!
Вначале я спешила, чтобы забить Васю до смерти лопатой. Затем мы уже бежали вместе до ближайшего дерева, с переменным успехом пытаясь забраться на ствол. Своенравный артефакт отказывался оставаться на земле. Лезть на дерево без того было сложно, а тут еще лопатка моя в руках. Гордая и неподкупная совковая лопата дала четко понять: если я ее сейчас брошу — она потом обязательно бросит меня. В могиле.
— Знаешь, вот поражаюсь твоей наглости, Шумский, — говорю, почесывая кончик носа и держась крепко за ствол. — Заставил себя освободить от пут ради твоего кровавого убийства, а после еще про маму сказал. Гад ты.