— Че куришь, подруга? — рядом со мной пристроилась гадалка Станка Папуш. Она поправила цветастую блузку на груди, взбила темные кудри, затем протянула руку с десятком золотых браслетов на запястье. — Позолоти.
— Гвоздика, — я сделала вид, будто чахлый букет интереснее протянутой ладони подруги.
Под охи и ахи в зал торжественно вошел Василий Шумский, а за ним в черных рясах на носилках внесли епископа в золоченой рясе и без сознания. С покрасневшими лицами и трясущимися бородками, они прогибались под тяжестью бренного тела, наполненного духовностью с десятком лишних килограмм благословенности. Эдакие мученики из числа чтецов и послушников, которые явно не готовились к подобным испытаниям.
— Гляди-ка, а Васька при параде, — Папуш поправила выбившуюся прядь, затем схватила у меня один цветок и эротично облизнула лепестки алыми губами.
Когда Станка страстно оторвала зубами соцветие, Шумский оттянул ворот своего длинного фиолетового одеяния. Он так разнервничался, что задел ленту и чуть не сорвал нарукавник. Его кадык дернулся, а на щеках проступили характерные пятна от смущения.
— Так дьяк же, — я показала Васе кулак, чтобы не вздумал стрелять глазками. — Боевой маг церкви, как-никак.
— Хороший мужик, полезный. И деньги домой носит, и маме на огороде помогает, молчит скромно, вон какой тебе букет принес, — Станка чуть сдвинулась в сторону, отчего ее пестрая юбка колыхнулась. — Эх, звездочка, забрала бы, а ты все нос воротишь.
— Это ты про ту маму, которая с нашей Зоей Аристарховной за место на рынке подралась во время продажи редиса? — я пристально проследила за Васей, затем повернулась к подруге.
Да, мы, женщины, такие. Нам оно, может, и не надо, но в хозяйстве пусть будет.
— Нашла че вспомнить, бабка Зоя помидорами с базы торгует. Правильно ее Иуда Авраамовна святым писанием побила за преступный захват забронированной торговой точки. Святая женщина. Все молчали и терпели.
— Угу, до сих пор сына от юбки не отлучит.
Зрительный зал постепенно превращался в место проведения народного бунта, атмосфера анархии витала повсюду. Епископа подняли на сцену, поставили у ног сбитого с толку Иннокентия Кошмаровича. Пока один из представителей рода Кощеев чесал лысую черепушку, церковники молча отошли на три шага и пропустили вперед иеромонаха.