— Как это произошло?
— Холодно… — Она приоткрыла веки и уставилась в потолок белыми безжизненными шарами глаз.
Бридан сорвал покрывало с отставленной в сторону койки и набросил на управляющую. Она бездумно попыталась закутаться. Тело била крупная дрожь.
— Где Мэри-Джейн? — с упорством спросил дознаватель. — В какой она комнате?
Иссечённое, с мелкими ранками лицо хозяйки скривилось.
— Старуха. Ходила старуха… — Она закашлялась и задышала тяжелее.
— Старуха жила в убежище? Кто она?
Бридан цеплялся за каждую фразу, ловил невидимые ниточки фактов, верил, что, потянув за них, доберётся до правды. Хозяйка будто и не слышала вопросов, шевелила губами, с которых изредка слетали слова, которые можно было разобрать.
— Лицо синее. Белые волосы…
— Перед смертью ещё не то почудится, — хмыкнул дозорный. — А если ещё выпить…
Получив от Данна суровый взгляд, он прикусил язык. Управляющая приютом заворочалась, застонала, собираясь с силами. На покрывале проступили бурые пятна.
Бридан терпеливо ждал, мысленно проклиная свою беспомощность перед лицом верной смерти другого человека. Так уже случалось, и на миг дознавателя затянуло в чёрный омут прошлого. Он потратил несколько секунд, возвращая себя к реальности, которая была ненамного лучше.
— Всё Барт виноват, — прошептала хозяйка. — Напился до демонов. Полез к молоденькой постоялице. Дверь вынес, так ему любви захотелось. Она кричала. Я прибежала с кухни…
Она закрыла глаза, которые всё равно ничего не видели. Ослепшая, выбеленная до снежной белизны, хозяйка молчала так долго, что Бридан не выдержал:
— Дальше! Что с Мэджи?!
— Настоящая буря… Снег закрутил. Повсюду лёд, град и ветер. А ей хоть бы что… Барта насквозь… Старуха смеялась ему в лицо, пока Барт умирал… Подняла руки. Всех разметало. Крики, кровь, стоны…
Последние слова хозяйка уже едва слышно прохрипела, дёрнулась и испустила дух. Бридан натянул ткань выше, закрывая ей лицо.
Балансируя на гладком, подмороженом полу, дознаватель приблизился к расколотой двери с ужасающим трофеем. Вероятно, пригвождённый мужчина и был тем самым Бартом. Данн не испытал к нему никакого сочувствия после рассказа управляющей приютом, лишь злое удовлетворение. Пусть теперь болтается на деревяшке, точно дохлая муха.
Прислушавшись к происходящему в комнате, дознаватель рванул дверь на себя, раскрывая её шире. Обломки пошатнулись в проёме, скособочились, но не рухнули. Только тело пьянчуги Барта соскользнуло с ледяной булавки на пол.